"Держала за руку, пока он умирал": доброволец Наталья Мелещук о фронте, реабилитации бойцов и тяжелых моментах

О раненых, которые умирали из-за поломанной машины, ампутированных конечностях в пакетах, военных, которые стреляют в себя, непонимании ветеранов обществом и женах, стремящихся получить компенсацию за гибель мужа, в интервью "Телеграфу" рассказала Наталья Мелещук — реабилитолог, инструктор по йоге и массажистка Invictus Games: Team Ukraine, доброволец ПДМГ (Первый добровольческий мобильный госпиталь). В прошлом Наталья — медийщица, работала во ВРУ, углубленно изучала йогу в Индии.

Восстановление на фронте: не роскошь, а необходимость

"Большую войну" Наталья встретила на родной Черниговщине. Муж пошел в ВСУ, она осталась дома с мамой и двумя собаками алабаями. В 2022-м во время зачистки территорий на Харьковщине муж получил ранение — осколки вытащили, но ходить нормально он не мог. В госпитале Наталья поняла, что реабилитация в Украине почти отсутствовала: бойцов быстро "ставили на ноги", чтобы вернуть на фронт. Пошла учиться на реабилитолога. Сначала работала с мужем — через несколько месяцев он начал ходить без боли. Впоследствии присоединилась к мобильным бригадам, выезжающим к военным на передовую.

— Как выглядела работа на ротациях?

— Мы приезжаем в подразделение на несколько дней. Работаем в двух режимах: скорая помощь для тех, у кого острая боль, и долгосрочные рекомендации для тех, кому требуется системное восстановление. Массажи, упражнения на мобильность, техники для снятия напряжения после стресса. Ребята сначала не верили, что это поможет, а потом приходили снова. Потому что когда ты можешь наконец нормально повернуть шею или перестать хромать — это меняет качество жизни на войне.

— Как присоединилась к проекту "Игры непокоренных"?

— В 2024-м меня пригласили в проект "Игры непокоренных". Сначала как волонтера, потом уже официально. Я работала с ветеранами, получившими тяжелые ранения, помогала им восстановить тело. Это очень сложно эмоционально, потому что многие из них не верили, что могут хотя бы ходить. Видеть, как человек после полугода на колесном кресле делает первый шаг — невероятно.

— Ты продолжаешь ездить на фронт?

— Да. У нас несколько мобильных групп, мы работаем с разными бригадами. Пишут запрос – и мы выезжаем. Восстановление на фронте – это не роскошь, а необходимость. Если ты не можешь нормально двигаться, не можешь быстро среагировать, ты подвергаешь опасности и себя, и побратимов.

Эвакуация: старые бусики пробиваются с одного выстрела

— Почему настолько усложнилась эвакуация с линии фронта?

— Линия фронта огромная, бои сумасшедшие. Если раньше можно было поднять вертолет, то сейчас это почти нереально. Бывает, машина эвакуации убитая в хлам, но на ней нужно вывезти "300-го". Медики рискуют жизнью, чтобы просто довезти человека до госпиталя.

— Были случаи, когда из-за состояния техники гибли люди?

— Были. Машина глохнет во время эвакуации, и, пока чинят, раненый умирает. И ты знаешь, что он мог жить, если бы просто была нормальная машина.

— Самая большая проблема в эвакуации "300-х"?

— Нужна защита машин, а не старые бусики, которые пробиваются с одного выстрела, и четкий протокол эвакуации под обстрелами.

Мы думали – снайпер, но военный сам выстрелил в голову

— Что тяжелее всего психологически при эвакуации?

— Когда ты понимаешь, что у раненого нет шансов, а он изо всех сил держится. Ты просто держишь его за руку, пока он уходит.

— Как это выдержать?

— Трудно. Но за спиной — чья-то жизнь, это держит. Хотя бывают моменты, когда просто сидишь и плачешь после смены.

— Самое важное на стабпункте?

— Стабилизировать раненого. Все. Главное – остановить критическое кровотечение, сделать обработку раны, чтобы человек доехал до госпиталя.

— Бывали случаи, когда раненый сам себе вредил?

— Да. Ранение в голову. Закрытая черепно-мозговая травма. Военный сам в себя выстрелил – мы стабилизировали состояние. Ты думаешь: снайпер? А потом оказывается – нет.

— Какие самые большие ошибки с турникетами ты видела?

— Турникет на 12 часов – и рука потеряна. Не из-за турникета, а из-за небрежности. Никто не сделал контрольное ослабление. Человек потерял конечность просто так.

— Военные понимают, что турникет не панацея?

— Турникет нужно уметь правильно наложить и следить за временем. Если продержать слишком долго – ампутация.

— Как раненые реагируют на возможную ампутацию?

— Очень боятся. Часто до последнего надеются, что этого не произойдет. И это естественно, потому что никто не хочет потерять часть себя.

Ампутированную конечность кладут в пакет, она едет с раненым в госпиталь

— Как вы работали с ампутированными конечностями?

— Есть протокол. Но нет как таковой системы утилизации. Ампутированную конечность просто кладут в пакет, и она едет вместе с раненым в госпиталь.

Справочно. В Украине утилизация ампутированных конечностей регулируется законами об обращении с медицинскими отходами. Конечности классифицируют как отходы класса "Б" (эпидемиологически опасные) или "Г" (токсичные), поэтому наиболее распространенный метод утилизации — инсинерация (сжигание) в высокотемпературных печах. Если это невозможно, отходы захоранивают на специализированных полигонах. В некоторых случаях материал используется для исследований или обучения (с письменного согласия пациента или родственников).

Многие больницы и военные госпитали имеют договоры со специализированными компаниями, которые собирают биоматериалы в герметичных контейнерах и утилизируют их инсинерацией или через больничные крематоры. Это минимизирует риски инфекций и обеспечивает соблюдение санитарных норм. В военных условиях такой подход позволяет быстро и безопасно избавляться от опасных отходов, не создавая дополнительных угроз для персонала и окружающей среды.

"Пусть идет на фронт, погибнет — получишь пару миллионов"

— Во время войны много разводов, трещин в отношениях – почему так, как думаешь?

— Многие жены, пока мужья на войне, думают только о деньгах. Если он получает боевые выплаты – это радость. Если нет – начинаются претензии. От многих жен военных слышала: "О, класс, он пошел на боевые, теперь будет 100 тысяч". Есть и такие, что рассуждают: если погибнет, получу компенсации по гибели. То, что любимый в постоянной опасности, — мелочь. Главное, чтобы деньги пришли. У меня принципиальная позиция. Я работаю, что-то делаю, мне хватает. У мужа не просила и не возьму деньги, потому что знаю, какой ценой они заработаны.

— Ты упомянула о женщинах, которые стремятся получить компенсацию на случай гибели мужа на фронте.

— Однажды я поехала в Киев, стояла в очереди, а рядом учительница разговаривала со студентками и советовала им: "Так пусть идет на фронт, если погибнет — 10 миллионов получишь". Слышу эти разговоры, стою, и меня аж трясет. Я просто развернулась и ушла оттуда. Это равнодушие в людях – просто ужасное.

— Кстати, а ты видела маски от ТЦК? Мужчина надевает маску с лицом пожилого человека, чтобы его не мобилизовали.

— Я думаю, у этих мужчин такие же женщины — которые ждут 10 миллионов.

Из-за острой нехватки личного состава раненых отправляют на фронт без реабилитации

— Эффективна ли реабилитация в Украине?

— Мой опыт начался в 2022 году, когда муж получил ранения во время деоккупации Харьковщины. Его перевели из Харькова в Киев. Случайная больница, реабилитационное отделение с советским подходом: базовое оборудование, минимум современных методик. Врачи — хорошие, работали в пределах того, что имели. Мы стали искать лучшую реабилитацию. Оказалось, уже начали открываться центры на уровне международных стандартов, но попасть туда – квест.

— Многие раненые не попадают на реабилитацию? Где самый большой сбой в системе?

— Бюрократия: нужно собрать кучу документов, пройти комиссию, а затем ждать направления, которое можно получить не сразу. Банальная нехватка мест — реабилитационных центров мало, они перегружены. Бойцы могут месяцами ждать своей очереди на восстановления, теряя драгоценное время. Еще один критический фактор – отсутствие информирования. Многие просто не знают, какие права имеют, куда обращаться и как получить помощь. Особенно сложно тем, кто живет в отдаленных селах, маленьких городках.

— Почему раненых отправляют на фронт до полного восстановления?

— Из-за острой нехватки личного состава. Подразделения перегружены, люди на ЛБО (линии боевого столкновения. — Ред .) выгорают, и любая дополнительная пара рук воспринимается как спасение. Но это очень опасно — возвращение в бой без полной физической и психологической готовности лишь увеличивает риск повторных травм или гибели. Часто сами военные рвутся назад к побратимам, потому что чувствуют вину за то, что не рядом с ними.

— Что нужно изменить?

— Сделать единый реестр реабилитационных центров: чтобы каждый раненый знал, куда он может обратиться и какие есть варианты. Обязательность реабилитации: нельзя выписывать человека после сложной операции без реального восстановления. Упрощение бюрократии: чтобы направление можно было получить легко, без бесконечных справок и согласований. Психологическая поддержка: принципиально ввести психологическую поддержку с первых дней ранения. И главное, государство должно гарантировать эту реабилитацию бесплатно.

Все держится только потому, что мы не бросаем друг друга

— Как именно спорт "вытаскивает" ветеранов с тяжелыми травмами?

— Сначала они думают, что жизнь кончилась. Но когда видят, что можно плавать без ноги, играть в волейбол сидя или кататься на лыжах, — это меняет все. Они не просто адаптируются – они становятся вдохновением для других. Они хотят стать примером.

— Ветераны чувствуют ответственность перед теми, кто еще находится на реабилитации?

— Для них важно, чтобы их опыт не был напрасным. Они говорят: "Мы прошли через это, и вы сможете". Это мощный внутренний кодекс поддержки.

— Почему общество, в большинстве своем, отделяет ветеранов от себя?

— Люди или жалеют ветеранов, или боятся их боли. Но военные не хотят быть отдельной кастой. Они хотят чувствовать себя частью общества, где их не избегают.

— Что тебя держит?

— Вера, что каждый спасенный — это еще одна победа над смертью.

— Самый главный вывод после пережитого?

— Все держится только потому, что мы не бросаем друг друга.