"Делаю массаж, а слезы градом": волонтер-реабилитолог Наталья Мелещук о фронтовой реальности, восстановлении бойцов и самых тяжелых моментах

О раненых, которые умирали из-за поломанной машины, ампутированных конечностях в пакетах, военных, которые стреляют в себя, непонимании ветеранов обществом и женах, стремящихся получить компенсацию за гибель мужа, в интервью "Телеграфу" рассказала Наталья Мелещук — реабилитолог, инструктор по йоге и массажистка Invictus Games: Team Ukraine, доброволец ПДМГ (Первый добровольческий мобильный госпиталь им. Николая Пирогова). В прошлом Наталья — медийщица, работала во ВРУ, за несколько лет до полномасштабки уволилась и поехала в Индию углубленно изучать йогу.

Восстановление на фронте: не роскошь, а необходимость

"Большую войну" Наталья встретила под Броварами, в Киевской области, в своем частном доме. Муж пошел добровольцем в ВСУ, женщина отказалась уезжать, осталась дома с двумя собаками алабаями и котами. В 2022-м во время зачистки территорий на Харьковщине муж подорвался на растяжке, получил ранение ног — осколки вытащили, но ходить нормально он не мог. В госпитале Наталья поняла, что реабилитация в Украине почти отсутствовала: бойцов быстро "ставили на ноги", чтобы вернуть на фронт. Пошла учиться на реабилитолога, получила высшее профильное образование. Сначала работала с мужем — через несколько месяцев он начал ходить без боли и восстановил амплитуду движений. Впоследствии присоединилась к мобильным бригадам, выезжающим к военным на передовую.

— Как выглядела работа на ротациях?

— Мы приезжаем в подразделение на несколько дней. Работаем в двух режимах: скорая помощь для тех, у кого острая боль, и долгосрочные рекомендации для тех, кому требуется системное восстановление. Массажи, упражнения на мобильность, техники для снятия напряжения после стресса. Ребята сначала не верили, что это поможет, а потом приходили снова. Потому что когда ты можешь наконец нормально повернуть голову без боли в шее или перестать хромать — это меняет качество жизни на войне, и им легче выполнять задачи.

— Как присоединилась к проекту "Игры непокоренных"?

— В 2024-м меня пригласили в проект "Игры непокоренных". Сначала как волонтера, потом уже официально. Я работала с ветеранами, получившими тяжелые ранения, помогала им восстановить тело после тренировок. Иногда было сложно эмоционально, потому что многие начинали рассказывать об обстоятельствах ранения или о потере побратимов. Я старалась не подавать виду, продолжала массаж, а слезы лились градом. За более чем полгода работы на проекте мы очень сдружились, для меня они — лучшие люди, с которыми я чувствую себя в своей "бульбашке".

— Ты продолжаешь ездить на фронт?

— Да. У нас несколько мобильных групп, мы работаем с разными бригадами. Пишут запрос – и мы выезжаем. Восстановление на фронте – это не роскошь, а необходимость. Если ты не можешь нормально двигаться, не можешь быстро среагировать, ты подвергаешь опасности и себя, и побратимов.

Эвакуация: старые бусики пробиваются с одного выстрела

— Почему настолько усложнилась эвакуация с линии фронта?

— Линия фронта огромная. Увеличилось количество вражеских беспилотников, бои сумасшедшие. Чтобы вывезти одного раненого, нужно рисковать жизнью целого экипажа медиков. Хотя военные, с которыми я общалась, рассказывали, что готовы были на эти риски ради спасения побратимов. Но командование не всегда давало добро.

— Были случаи, когда из-за состояния техники гибли люди?

— Да, мне об этом рассказывали неоднократно. Машина глохнет во время эвакуации, и, пока чинят, раненый умирает. И ты знаешь, что он мог жить, если бы просто была нормальная машина.

— Самая большая проблема в эвакуации "300-х"?

— Надо больше бронированных машин, защищенных системой РЭБ. Военные меня не раз просили, как волонтера, приобрести им РЭБ. Потому что их посылают на "0", а защиты у машины нет никакой. Я лично собрала средства на две такие системы защиты.

Мы думали – снайпер, но военный сам себе выстрелил в подбородок

— Приоритет на стабпункте?

— Стабилизировать раненого. Все. Главное – остановить критическое кровотечение, сделать первичную хирургическую обработку раны, чтобы человек доехал до госпиталя.

— Бывали случаи, когда раненый сам себе вредил?

— Да. Самострел. Военный, которого уже привезли "200-м", выстрелил себе в подбородок. Там было без шансов. А еще парень, с которым я работала на стабпункте, подорвал себя гранатой. Сознательно. Несколькими днями ранее я с ним говорила, его бросила девушка, и после этого он пошел на фронт. Был совсем молодым…

— Какие самые большие ошибки с турникетами ты видела, когда была в ПДМГ?

— Турникет на 12 часов, хотя на руке была небольшая царапина, не критическое кровотечение — и рука потеряна. Не из-за турникета, а из-за небрежности. Никто не посмотрел, не сделал контрольное ослабление. Человек потерял конечность просто так.

— Военные понимают, что турникет не панацея?

— Турникет нужно уметь правильно наложить и следить за временем. Если продержать слишком долго – ампутация.

— Как раненые реагируют на возможную ампутацию?

— Поначалу они этого не понимают, они на адреналине. Хотя часто травматическая ампутация уже произошла во время ранения, и нога или рука висит на волоске… Они больше переживают за дорогой убакс или штаны, которые на стабпункте разрезают. Говорят, я за 7000 это купил, не смейте резать! А осознание приходит позже, уже в госпитале.

Ампутированную конечность кладут в пакет, она едет с раненым в госпиталь

— Куда на стабпункте девали ампутированные конечности?

— Ампутированную конечность просто кладут в пакет, и она едет вместе с раненым в госпиталь.

Справочно. В Украине утилизация ампутированных конечностей регулируется законами об обращении с медицинскими отходами. Конечности классифицируют как отходы класса "Б" (эпидемиологически опасные) или "Г" (токсичные), поэтому наиболее распространенный метод утилизации — инсинерация (сжигание) в высокотемпературных печах. Если это невозможно, отходы захоранивают на специализированных полигонах. В некоторых случаях материал используется для исследований или обучения (с письменного согласия пациента или родственников).

Многие больницы и военные госпитали имеют договоры со специализированными компаниями, которые собирают биоматериалы в герметичных контейнерах и утилизируют их инсинерацией или через больничные крематоры. Это минимизирует риски инфекций и обеспечивает соблюдение санитарных норм. В военных условиях такой подход позволяет быстро и безопасно избавляться от опасных отходов, не создавая дополнительных угроз для персонала и окружающей среды.

"Пусть идет на фронт, погибнет — получишь пару миллионов"

— Во время войны много разводов, трещин в отношениях – почему так, как думаешь?

— Многие жены, пока мужья на войне, думают только о деньгах. Если он получает боевые выплаты – это радость. Если нет – начинаются претензии. От многих жен военных слышала: "О, класс, он пошел на боевые, теперь будет 100 тысяч". Есть и такие, что рассуждают: если погибнет, получу компенсации по гибели. То, что любимый в постоянной опасности, — мелочь. Главное, чтобы деньги пришли. У меня принципиальная позиция. Я работаю, что-то делаю, мне хватает. У мужа не просила и не возьму деньги, потому что знаю, какой ценой они заработаны.

— Ты упомянула о женщинах, которые стремятся получить компенсацию на случай гибели мужа на фронте.

— Однажды я услышала разговор двух девушек, одна советовала другой скорее выйти замуж, потому что парня мобилизовали: "Так пусть идет на фронт, если погибнет — 10 миллионов получишь". Слышу эти разговоры, стою, и меня аж трясет. Я просто развернулась и ушла оттуда. Это равнодушие в людях – просто ужасное.

— Кстати, а ты видела маски от ТЦК? Мужчина надевает маску с лицом пожилого человека, чтобы его не мобилизовали.

— Я думаю, у этих мужчин такие же женщины — которые ждут 10 миллионов. Могу только пожалеть – не знаю, как они живут с таким позором, какая польза от их жизни?

— Эффективна ли реабилитация в Украине?

— Мой опыт начался в 2022 году, когда муж получил ранения во время деоккупации Харьковщины. Его перевели из Харькова в Киев. Случайная больница, реабилитационное отделение с советским подходом: базовое оборудование, минимум современных методик. Врачи — хорошие, работали в пределах того, что имели. Мы стали искать лучшую реабилитацию. Оказалось, уже начали открываться центры на уровне международных стандартов, но попасть туда – квест.

— Много раненых не попадают на реабилитацию? Где самый большой сбой в системе?

— Возможно, проблема в незаинтересованности так долго держать военного в тылу. Можешь ходить – возвращайся на боевые. Хромает – ничего страшного. Возможно, плохая информированность. Ведь бесплатные реабилитационные центры создаются, но не все о них знают, не всем дают туда направление, нет алгоритма действий. Особенно сложно тем, кто живет в отдаленных селах, маленьких городках. Но часто сами военные рвутся назад к побратимам, потому что чувствуют вину за то, что не рядом с ними.

— Что нужно изменить?

— Сделать единый реестр реабилитационных центров: чтобы каждый раненый знал, куда он может обратиться и какие есть варианты. Обязательность реабилитации: нельзя выписывать человека после сложной операции без реального восстановления. Упрощение бюрократии: чтобы направление можно было получить легко, без бесконечных справок и согласований. Психологическая поддержка: принципиально ввести психологическую поддержку с первых дней ранения. И главное, государство должно гарантировать эту реабилитацию бесплатно, закупить для этого все необходимое оборудование и подготовить специалистов.

Все держится только потому, что есть неравнодушные люди

— Как спорт "вытаскивает" ветеранов с тяжелыми травмами?

— Сначала они думают, что жизнь кончилась. Но когда видят, что можно плавать без ноги, играть в волейбол сидя или кататься на лыжах, — это меняет все. Они не просто адаптируются – они становятся вдохновением для других. Они хотят стать примером и помочь своим побратимам, которые только становятся на этот трудный путь восстановления. Им очень хочется быть полезными. На проект "Игры непокоренных" многие шли без спортивного прошлого. До ранения мало кто из них занимался спортом. А после проекта большинство уже не представляли свою жизнь без физической активности, объединялись в сообщества, ветеранские спортклубы, продолжали восстанавливать себя и вдохновлять других.

— Ветераны чувствуют ответственность перед теми, кто еще находится на реабилитации?

— Для них важно, чтобы их опыт не был напрасным. Они говорят: "Мы прошли через это, и вы сможете". Это мощный внутренний кодекс поддержки.

— Почему общество, в большинстве своем, отделяет ветеранов от себя?

— Люди или жалеют ветеранов, или боятся их боли и стараются отмежеваться. Но военные не хотят быть отдельной кастой. Они хотят чувствовать себя частью общества, где их не избегают. Людей с ампутацией нельзя инвалидизировать, не нужно упорно уступать им место, если они не просят. Надо дать им возможность чувствовать себя полезными и перестать грустно вздыхать при виде человека на протезе. Просто положите руку на сердце и поблагодарите.

— Что тебя держит?

— Пока я могу быть им полезна – это не дает мне сложить руки. Я очень горжусь своим мужем и его побратимами. И именно они вдохновили меня создать пространство восстановления для военных и ветеранов SVOЇ. Это исключительно волонтерский проект, у меня нет спонсоров из большого бизнеса или политики – открыть помогли мои друзья и те, кто донатит, увидев в соцсетях, что я делаю. Там еще много работы, но мы с коллегами-единомышленниками уже понемногу принимаем ребят, помогаем восстанавливать спины и просто общаемся за чашкой кофе. Я вижу, что им становится легче, это очень мотивирует.

— Самый главный вывод после пережитого?

— Все держится только потому, что есть смелые и неравнодушные, для которых общественное важнее личного.