Он в плену уже годы: жена искалеченного в Мариуполе морпеха о том, как ждать и верить

Каждый обмен приносит не только радость семьям украинских военных, которые возвращаются домой из российского плена, но и надежду в те семьи пленных, которые еще остаются в неволе. Ведь освобожденные бойцы часто приносят с собой весточки для них. Такие периодически получают и родные бойца 501-го отдельного батальона морской пехоты ВМС ВСУ Сергея Мищенко с позывным "Шимоза", который уже более 1000 дней находится вместе с побратимами в плену. Из-за отсутствия нормальных условий и какого-либо лечения после тяжелого ранения, полученного при защите Мариуполя, левая рука мужчины перестала работать.

"Телеграф" пообщался с женой Сергея — Яной, которая рассказала об испытаниях, которые проходит ее муж, и как она сама справляется с вызовами, связанными с пленом родного человека.

"Богом прошу, собери вещи и уезжай"

У Яны и Сергея было не очень много шансов на встречу. Молодая женщина – родом из города Гуляйполе, известного как родина украинского анархиста Нестора Махно, а мужчина – с Сумщины, его родной поселок Ульновка расположен в нескольких десятках километров от российской границы. Но оба имели общего знакомого, сыгравшего немаловажную роль в их судьбах.

– У меня есть крестница – Лидочка, а ее отец – морской пехотинец, служил в Бердянске, – рассказывает о событиях многолетней давности Яна. – Однажды он упомянул обо мне в разговоре с побратимом, а это был Сергей. Как он потом мне сам рассказывал: "Мы в тот момент ехали с ребятами в магазин, я увидел твои фото и говорю им: "Все, выходите, я еду в Гуляйполе". Так и сделал. Но признаюсь, что он мне сначала не понравился, потому что был какой-то растерянный. У меня еще мысль пронеслась: "Боже, с кем меня познакомили?!" Но из уважения к тому, что он военный, да еще и товарищ моего кума, я начала с ним общаться. Со временем пришло понимание, что на самом деле это тот человек, который мне был нужен.

Вскоре пара решила пожениться, и, чтобы иметь возможность чаще видеть мужа, Яна переехала в курортный Бердянск, где базировался 501-й батальон морской пехоты.

– Несмотря на то, что в семье Сергея не было военных, а он сам имел очень слабое здоровье (у него в школе то кровь носом шла, то терял сознание), мечтал об армии. Такой у него был зов души, – продолжает рассказ Яна. – Он, даже когда все платили, чтобы не идти на срочную службу, дал взятку, чтобы туда попасть. Представляете? Отслужил, вернулся домой. Однажды с отцом собирал сено на выгоне, а мимо шел сосед и поделился радостью, что у него недавно гостил брат с женой, приезжал из Крыма, где служит. Сергей это услышал и попросил поинтересоваться у родственника, не нужны ли им люди, потому что хотел вернуться в армию. Сосед при нем позвонил по телефону, брат сказал, что новые кадры лишними не будут. Так что Сергей в тот же день собрал вещи, купил билет и уехал. Так он оказался в военной части в Керчи, в 501-м отдельном батальоне морской пехоты ВМС Украины.

Когда на полуострове появились "зеленые человечки", часть морских пехотинцев была заблокирована, кое-кто из подразделения перешел на сторону врага. Но Сергей был среди тех бойцов, кто остался верен присяге.

– Когда ребята вышли на материковую Украину, им дали возможность оставить военную службу, но Сергей решил ее продолжать, – говорит Яна. – Дальше было АТО, Донбасс, то есть он воевал постоянно с 2014 года. И даже когда прошла острая фаза войны, их подразделение постоянно находилось на линии фронта, лишь периодически у них бывала короткая передышка на базе в Бердянске. Фактически девять месяцев в году Сергея дома не было.

На очередную ротацию в поселок Широкино неподалеку от Мариуполя он отправился 6 декабря 2021 года. Перед отъездом сказал мне: "Чувствую, что этот сектор ничем хорошим не закончится". А накануне мне снилось, что бомбят мое родное Гуляйполе. Сначала думала, что это полный бред, и даже не говорила никому, а тут эти слова мужа усилили мою тревогу.

И уже в феврале 2022-го Сергей мне позвонил и безапелляционно сказал, чтобы меня к 19-му дома не было. Я ему: "Что будет? Война? Почему ты меня из дома гонишь?" Муж на это ответил: "Не могу тебе ничего сказать больше. Но хоть ты меня никогда не слушаешь, я тебя Богом прошу, собери вещи и уезжай из Бердянска!" Я еще тогда колебалась, брать ли с собой демисезонную одежду и обувь, потому что не понимала, насколько я уеду. Решила, что ненадолго, поэтому в одной зимней куртке и сапогах отправилась в путь. Сергей еще настаивал, чтобы я ехала на Западную Украину, поэтому я набрала подругу, живущую в Мукачево, объяснила ситуацию и попросила приютить меня. Она согласилась, и там я встретила начало полномасштабки. Узнала об этом от свекрови, которая разбудила меня звонком в 6 утра 24 февраля.

Большая беда с рукой, мышцы атрофировались

Сергей вместе с побратимами-морпехами оказались в одной из самых горячих точек, после потери позиций в Широкино присоединились к обороне Мариуполя. В городе, оказавшемся в окружении, 501-й батальон держал позиции на заводе Ильича и заводе "Азовмаш".

– Связь с мужем у меня была только в первые дни, а потом, когда враг уже начал сжимать кольцо, сообщения от его имени поступали от медика 501-го бата Марьяны Мамоновой, — говорит Яна. – Сергей говорил, что якобы телефон потерял, но на самом деле они их уничтожали, потому что понимали, что шансов выбраться очень мало. В начале апреля, ориентировочно числа 5—6, мужа очень серьезно ранило. Предплечье левой руки все было разорвано, он потерял много крови, думали, уже все. Вы же понимаете, какие тогда были условия в Мариуполе, но, несмотря на это, Сергея прооперировали, сделали все, что было возможно. Теперь я уже знаю, что за это я должен благодарить Виктора Ивчука — командира 555-го военного госпиталя. И уже 12 апреля они вместе с другими военными попали в российский плен.

Недавно Ивчука освободили, он меня нашел через Олега Нечаева – единственного из 501-го батальона бойца, которого россияне отпустили через 29 месяцев. Они разговорились на реабилитации, Олег поделился, что не знает о судьбе своего командира "Шимозы" (такой позывной – название японского взрывчатого вещества – выбрал себе муж), а Виктор сказал, что спасал его в Мариуполе, а потом они сидели в камерах напротив в российской колонии. Так что попросил контакты родных и позвонил мне. Конечно, пленным не давали общаться между собой. Единственное, что раз в неделю всех вели в баню, тогда Ивчук мог, может, на секунду подойти к Сергею перекинуться парой слов. От него я узнала, что у мужа большая беда с рукой – мышцы атрофировались, она усохла и не выполняет своих функций. А еще она постоянно мерзнет, и Сергей даже летом носит перчатку.

Яна отмечает, что состояние мужа должно быть основанием для того, чтобы его как можно скорее вернули домой. Но враг продолжает держать Сергея, нарушая нормы Женевской конвенции об обращении с военнопленными.

– За эти 2,5 года я испробовала разные способы, чтобы связаться с мужем. Через Красный Крест передавала письма, даже волонтеров в России нашла, которые якобы с этим помогают, – говорит Яна. – Но мне кажется, что ничего Сергей так и не получал. При этом он все время умудряется передавать о себе весточки. После обменов мне звонили ребята, которые были с ним в колонии, говорили, что муж жив. Рассказывали, что перед этим он писал им в тайном месте мой номер и просил позвонить, как попадут в Украину. Спрашивала, откуда он знал, что именно их будут возвращать. Предполагали, что он просто наблюдал, что часто начинают вызывать на допросы, а это может быть признаком, что включили в список, ну и просил об услуге.

Яна добавляет, что, хотя каждый день ждет мужа домой, когда происходит очередной обмен, а его так и нет среди освобожденных ребят, в отчаяние не впадает. По крайней мере, сейчас.

– У нас есть группа девчат – мам, жен, сестер пленных, когда появляется хоть какая-то информация об обмене, списках или фото, делимся, – говорит Яна. – Конечно, увеличиваешь каждый кадр, всматриваешься в лицо, ищешь родное, прокручиваешь видео по нескольку раз. Когда понимаешь, что мужа нет, то у меня нет какой-то болезненной реакции. Я понимаю, что 20, 40 или 100 семей в стране сегодня стали счастливее. Радуюсь за этих людей, как за себя, и надеюсь, что тоже дождусь своего мужа.

Сама была в шаге от непоправимого

Как и другие родные пленных бойцов 501-го отдельного батальона морской пехоты и 36-й бригады, в состав которой он входил, Яна принимает постоянное участие в мирных акциях. В ее рамках каждый день уже несколько месяцев люди с плакатами с портретами парней стоят возле Верховной Рады Украины. Но рассказать публично свою историю молодая женщина решилась не сразу.

– Сначала, когда муж попал в плен, я не знала, что мне делать, — вспоминает Яна. – Одни говорили, надо молчать, чтобы не навредить, другие говорили, надо действовать и поднимать шум. Все, что зависело от меня в юридическом плане – обращение в полицию, Национальное информационное бюро, Координационный штаб по вопросам обращения с военнопленными и т.д., я сделала. Даже через подругу передала письмо с просьбой посодействовать освобождению моего мужа, нуждающегося в операции, напрямую в Штаб-квартиру Международного Комитета Красного Креста в Женеве. Я была тогда уверена, что он скоро вернется. Год назад, когда я начала жить под Киевом, я стала ходить на все встречи, но время шло, а результата не было. Было чувство отчаяния и беззащитности, то есть все эти события с началом войны, потерей дома, ранением Сергея, его пленом имели накопительный эффект. В какой-то момент моя психика не выдержала. Я заболела депрессией, чувствовала себя очень плохо, не могла даже встать с постели.

Яна подчеркивает, что заговорить о пережитом она решилась через полгода терапии для того, чтобы показать: семьи пленных тоже проходят очень сложный путь.

– Это такая очень интимная тема, о которой не все готовы говорить, – рассказывает женщина. – Кроме того, есть такое стереотипное представление, что депрессия – это просто плохое настроение и оно может пройти само собой. Но это не так, без посторонней помощи и не случайных людей, а специалистов справиться невозможно. У меня была знакомая в Гуляйполе, занималась спортом, участвовала в разных соревнованиях, боролась за первые места, имела свой бизнес, но тоже оказалась в таком сложном психологическом и эмоциональном состоянии. Однако не решилась кому-то о нем говорить, к медикам не обращалась и в конце концов просто пошла и повесилась.

Признаюсь, что сама была в шаге от непоправимого. В один из таких критических моментов мне позвонила мама, а я ей кричу в трубку: "Убей меня, чтобы я не чувствовала этой боли, я хочу сдохнуть!" Настолько мне тогда было невыносимо выдерживать всю эту ситуацию с невозможностью хоть что-то сделать, чтобы спасти мужа. Как-то она уговорила меня ничего не делать и вскоре была у меня, примчалась из Чехии настолько быстро, насколько смогла. Отвела к врачу, он мне поставил диагноз, назначил лечение, которое мне помогло прийти в себя.

Сейчас, по словам Яны, все свои усилия она сосредотачивает на том, чтобы о ее муже узнали как можно больше людей во всем мире. Для этого дает интервью во время акций англоязычным изданиям, создала страницу в соцсетях с ником — его позывным и не пропускает ни одного митинга.

– Когда мой Шимозянчик вернется домой, думаю, он очень удивится, какую бурную деятельность я развила, чтобы вернуть его домой, – говорит Яна. – Я его жду и дождусь! И очень надеюсь, что со временем исполнится и наша общая мечта. Мы очень хотели детей, делали даже дважды ЭКО (искусственное оплодотворение. – Авт.), но неудачно. Я так думаю, что за эти все испытания, которые мы проходим, должно произойти чудо, и Бог подарит нам ребенка. Я очень на это надеюсь, как и на то, что в скором времени услышу от своего любимого мужа, который мне и папа, и мама, и лучший друг: "Я дома!"

***

По данным Медийной инициативы по правам человека, в настоящее время из тех пехотинцев, которые участвовали в боях за Мариуполь, 1000 считаются пропавшими без вести, 1300 находятся в плену. При этом по меньшей мере 12 бойцов не смогли перенести пыток и издевательств, их тела возвращены в Украину во время репатриации.