Семьи пропавших без вести бойцов 53 бригады хотят знать правду о родных: какие претензии к командирам и почему все непросто

Тяжелые бои, которые с лета продолжаются в районе населенных пунктов Нью-Йорк и Зализное Донецкой области, сопровождались потерями. В том числе и для 53-й отдельной механизированной бригады имени Владимира Мономаха. Родные бойцов, сражавшихся в рядах этого подразделения и переставших выходить на связь, возмущены отсутствием полной информации о том, что с ними произошло. Собирать данные мамы, жены и сестры пытаются самостоятельно. Обвиняют семьи командование ОМБр и в задержке проведения служебных расследований, оформлении документов и возвращении личных вещей.

"Телеграф" пообщался с родными бойцов и спросил у военных, почему возникают такие ситуации.

Уведомления вынуждены фактически выбивать

После получения тревожного известия о пропаже без вести родного человека на передовой, как только проходит первый шок, женщины обычно прибегают к активным действиям. Звонят побратимам и командирам, на все возможные номера воинской части, и впоследствии находят и другие семьи, оказавшиеся в такой же ситуации неопределенности.

– 19 августа звонит мне в слезах кума, кричит: "Андрея (то есть ее мужа) убили!" Спрашиваю, откуда она это взяла, отвечает, что побратим сообщил, – рассказала одну из историй Татьяна Пасичник из Житомирской области. – Начинаем выяснять, правда это или нет. Этот товарищ кума в подтверждение слов прислал фото справки об исчезновении без вести старшего солдата Мельника, выданную в/ч А0536 еще 13 августа в 08:50! Меньше чем через день после того, как он выходил с родными на связь и предупреждал, что идет на задание и может несколько дней не отвечать. Именно поэтому ни жена, ни сестра не били тревогу. При этом за неделю, прошедшую с момента создания этого документа, ни из воинской части, ни из ТЦК и СП никакой информации семье не поступало.

Татьяна добавляет, что впоследствии родные обратились на горячую линию 53 бригады. Там им сначала сообщили, что старший солдат Мельник пропал во время минометного боя. Но впоследствии появились новые версии: военные то говорили, что просто не нашли тело в указанной "точке", то вообще убеждали, что упомянутого боя не было. И это вроде бы оставляло надежду, что боец может быть жив и присоединиться к другому подразделению или, например, находиться в плену. Хотя побратимы такой вариант развития событий в разговоре с родными опровергли. При этом собеседница говорит, что в то время как кум уже считался пропавшим без вести, его телефон еще был "в сети", а его карточкой кто-то рассчитывался. Суммы были не значительными, но такая ситуация возмутила родных.

Еще одна женщина Виктория рассказывает, что ее 39-летний брат попал в 53-ю бригаду в июне, боевого опыта не имел, однако очень быстро оказался "на нуле". По ее словам, уже во время второго выхода на позицию получил осколочное ранение в плечо, но времени на восстановление ему якобы не дали, равно как не получил мужчина и должной медицинской помощи.

– 31 июля он только вышел утром, а вечером набирает и говорит, что идет снова на позиции. "Насколько?" — спрашиваю, говорит "Не знаю. Если что, ищи меня", — вспоминает Виктория. – 1 августа его набираю, но ответа уже не было, а 2-го от побратимов узнала, что он пропал без вести в ту же ночь, когда мы с ним в последний раз говорили. Позже я нашла бойцов, которые рассказали, что якобы мой брат был еще жив 1 августа, видели, как он двигался вглубь Нью-Йорка и что его нужно искать. Но так ли это или нет, неизвестно. Факт в том, что тела брата нет, статус его – "пропавший без вести". При этом уведомления мы ждали долго, были вынуждены его фактически выбивать, а за личными вещами ездили сами в пункт дислокации в Донецкой области.

Вместо тыловых позиций оказались "на нуле"

Так же без опыта оказался на передовой и 43-летний Ярослав Дюк из Днепра. Как рассказала его жена Оксана, с начала полномасштабного вторжения он присоединился к ТРО, впоследствии служил в подразделении Государственной специальной службы транспорта. Лишь в середине мая мужчину перевели в 53-ю бригаду, в составе которой он попал в Донецкую область.

– Мужа уверяли, что он будет на тыловых позициях. Мы надеялись на списание, потому что его отец имеет инвалидность и нуждается в уходе, – говорит Оксана. – Документы подали в часть, но там тянули время и не отвечали. И уже 17 июля Ярослав в телефонном разговоре сказал: "Нас выводят на работу". Но какую и куда, не было понятно. А через два дня побратим мужа сообщил, что он пропал в районе Нью-Йорка. Я позвонила брату, а он у меня тоже на фронте, штурмовик, говорю об этом, а он кричит: "Это "ноль". Ты понимаешь?! Как зять мог там оказаться?!"

Оксана добавляет, что также смогла лично забрать вещи мужчины уже после его исчезновения. Кроме того, еще раньше, оставила у себя его паспорт и удостоверение участника боевых действий, поэтому теперь имеет на руках эти документы. Но в других семьях с возвращением вещей, принадлежащих их родным, возникают сложности.

- Последний раз с мужем Евгением разговаривала 16 июля, он должен был выходить на задание и после этого – тишина, – рассказывает свою историю Любовь Кравец. – И уже 22 или 23 июля из ТЦК пришло уведомление, что он пропал без вести. Личные вещи после того, как написали заявление на воинскую часть, мне прислали. Но у меня сомнения, принадлежали ли они мужу. Спортивный костюм точно не его, он вроде бы на подростка 11-12 лет, камуфляжная куртка новая, но она тоже была бы на него маленькая. При этом ни паспорта, ни военного билета, ни телефона, ни банковских карт в этой посылке не было.

Сестра Евгения Елена в свою очередь добавляет, что брат имел основания для увольнения из армии, потому что воспитывает с женой троих детей, при этом один ребенок имеет инвалидность. Но командование рапорта ему не подписывало. Также женщина вспоминает, что накануне исчезновения брат просил прислать ему деньги – 50 тыс. гривен. Эту просьбу она выполнила, и уже "задним числом" предположила, что эти средства могли быть нужны, чтобы "откупиться" от попадания на ноль. Впрочем, доказательств тому никаких нету. Евгений все-таки оказался на боевом задании, во время которого и пропал без вести.

Еще один боец 53 бригады — 48-летний Дмитрий Скакун, по словам его дочери Анны, имел все основания не находиться на передовой. Ведь по выводам военно-врачебной комиссии от марта 2024 его максимум – служба в частях обеспечения, подразделениях логистики, связи, ТЦК и СП, учебных центрах и т.д. Однако и он пропал без вести в зоне активных боевых действий вблизи Нью-Йорка.

- Когда отец шел на задание, их заверили, что это будет вторая линия, а пропал он во время штурма, — говорит Анна, специально приехавшая из-за границы, чтобы помочь бабушке решить вопросы, связанные с исчезновением отца. – При этом ему выдали бронежилет, который был слишком большой, сказали: "Не нравится, покупай другой". И автомат был старенький, но его якобы заменили. Что же произошло, неизвестно. Единственное, что мне сказал человек, который пересылал папины вещи: "Мы потеряли связь с позицией". И все! И удивительно, что нам вернули военную форму, даже шевроны. В чем тогда был одет отец? В общем хуже всего то, что родные ничего не могут добиться от командования бригады, людей футболят.

Взгляды гражданских и военных отличаются

Семьи бойцов 53-й бригады, которые потеряли связь с родными создали общую группу в Телеграмме. Их там несколько десятков и проблемы, с которыми они столкнулись, общие. "Мы узнали, что брат не вернулся с позиций от побратима, сказал, мы доложили командиру, звоните ему. Но руководство нас направляет в ТЦК, ничего не говорит, и подчиненным запрещают", – пишет одна из женщин.

"Муж исчез в Нью-Йорке 16 августа. Прошел месяц, вещей никто не вернул, четыре раза звонили на горячую линию 53 бригады, но номера телефонов командиров не дают. Обещают, что командование само со мной свяжется, но до этого времени никто мне не позвонил по телефону, ничего не объяснил, вещей не вернули", – описывает ситуацию другая жена бойца.

"Айфон моего сына был в сети до 29 июля, а сын пропал без вести 17 июля. Командир не может объяснить, как так", — задает вопрос одна из мам, а другая жалуется, что информацию об исчезновении сына сообщили только его жене, а она не общается со свекрами.

"Мой муж пропал без вести 15 августа, было попадание снаряда или дрона в танк. Что конкретно произошло, никто не знает, танк не сопровождался дроном. Медики на эвакуацию не поехали. Прошел уже месяц, территорию освободили, а тот танк до сих пор не оттащили. Анализ ДНК из останков танка до сих пор не сделали. Я до сих пор не знаю, был ли мой человек в танке, когда тот загорелся, или он успел выскочить. Никаких усилий по поиску мужчины бригада не приложила и продолжает игнорировать все просьбы о сотрудничестве", – пишет еще одна женщина.

Военные, с которыми пообщался "Телеграф", отмечают, что разделяют боль и отчаяние семей бойцов из-за неизвестности. Но при этом констатируют, есть объективные вещи, которые не учитывают гражданские.

– Первое — иногда забрать тела, действительно, невозможно, – говорит собеседник. – Приведу такой пример: весной на Покровском направлении КАБ прилетел в расположение, целое подразделение "накрыло" жестко. Примчались ребята, начали откапывать, их засек дрон, обстрел – двое погибших. Ночью еще раз поткнулись и опять вражеская "птичка" не дала ничего сделать. Пришлось прекратить все попытки. И получается, что куча народа видела, что бойцов засыпало, и шансов выжить не было, но они не считаются погибшими, пока нет тел. Или пока этот факт не будет признан судом. Почему такой подход? Потому что были случаи, когда были свидетели, как прилетело в окоп, и человек вроде как погиб, а потом оказалось, что он спасся.

Также военный объяснил, что существует запрет на использование мобильных телефонов при выходе на позиции. И если бойцы его соблюдают, то гаджеты в случае их не возвращения "с выходов" пересылают родным. Что же касается вещей, то и здесь, как говорится, возможны варианты.

- Все зависит, конечно, от того, насколько сложен участок фронта, на котором стояло подразделение, – продолжает собеседник. – Вы же понимаете, что их забирают из пункта дислокации или другого места, передают в штаб роты, отсюда на штаб батальона, а затем, скорее всего, Службе гражданско-военного сотрудничества (ЦВС). И уже на этом пути может возникнуть неразбериха. А бывает так, что вещи без всякой идентификации приходят, а документы отдельно. И ошибок просто не избежать. Озвучивали родные еще вопросы карт, бывает, кстати, что ими могут использоваться и россиянами, которые заходят на позиции. Но по отношению к нашим ребятам, я лично с таким не сталкивался. Но не исключаю, что перегибы могут быть повсюду, потому что люди, к сожалению, разные.

Что касается коммуникации с семьями, то военные объясняют: каждый из них заполняет специальную карточку, где указывает, с кем контактировать в случае ранения, исчезновения или гибели. Кто-то отмечает только телефоны жены или родителей, а кто-то наоборот доверяет сообщение плохих новостей только братьям или сестрам. И опять-таки значение имеет человеческий фактор.

– С семьями военнослужащих должен общаться исключительно подготовленный для этого человек, такую "разнарядку" подразделения получили на 3-4 месяце полномасштабной войны, – продолжает разъяснение боец. – Например, у нас это был представитель Службы ЦВС, позже такие обязанности были возложены и на группу психологического сопровождения. Такой принцип, когда для коммуникации выделена определенная структура или человек, остается и сейчас. Конечно, это иногда игнорируют побратимы или командиры, и принимают решение напрямую пообщаться. Но, к сожалению, из-за этого и возникают недоразумения, потому что официальные данные могут отличаться. Понятно, что для родственников то, что произошло с их мужьями, сыновьями или братьями – это болезненная история, и, кажется, она уникальна. Но большинство вещей, о которых они говорят, имеют объяснения и вполне адекватные.

***

"Телеграф" обобщил вопросы, которые родные военнослужащих поднимали в обсуждении и адресовал их Командованию Сухопутных войск. На момент выхода материала в пресс-службе сообщили, что реакцией на запрос стала проверка в 53 бригаде и пообещали ознакомить общественность с ее результатами.