Россияне хотели выбить из меня, где Степан Бандера: "неправильный поп" Василий Вырозуб о плене

Военный капеллан Василий Вырозуб, попавший в плен в составе гуманитарной миссии у острова Змеиный, провел в российских застенках 68 суток, подвергаясь тяжелым моральным и телесным пыткам. В преддверии второй годовщины освобождения Змеиного священник поделился с "Телеграфом" своими воспоминаниями о пережитом и размышлениями о том, что представляет собой российское общество.

Черноморский остров Змеиный был оккупирован армией РФ в первый же день полномасштабной войны. После того, как наши пограничники отказались сложить оружие, отправив "русский военный корабль" по известному адресу, россияне нанесли ракетно-артиллерийский удар по гарнизону острова. В результате почти все здания были повреждены, а Змеиный перешел в руки окупантов. На тот момент там находились 13 украинских военнослужащих Измаильского пограничного отряда, которые, как считалось, погибли или были ранены.

На следующий день на остров в 37 километрах от береговой линии был отправлен украинский поисково-спасательный корабль "Сапфир", чтобы эвакуировать раненых и тела убитых. К членам экипажа по просьбе одного из капитанов Военно-морских сил присоединился настоятель одесского Свято-Троицкого храма ПЦУ, капеллан ВСУ Василий Вырозуб. Вместе с ним в опасное плавание отправились капелланы Александр Чоков и Леонид Болгаров, а также детский врач Иван Тарасенко.

Однако на подходе к острову их перехватили военные из уже "покойного" флагмана российского флота крейсера "Москва". Все участники гуманитарной миссии, включая 19 членов экипажа, были захвачены в плен. Отец Василий провел в неволе дольше всех — 68 суток, во время которых подвергался жестоким пыткам.

Но выстоял. Не сломался. Не потерял достоинства.

Убитого собирали по кусочкам

— Отец Василий, скажите, согласились бы вы сегодня, зная, что вас ждет, на подобную операцию?

— Когда позвонил по телефону капитан ВМС и спросил: смогу ли я пойти сам на эту задачу или отправлю кого-то из своих подчиненных, я ответил, что пойду сам. Я шел спасать людей. Это моя миссия.

Если бы знал, что в этом не было смысла, потому что остров захвачен и все наши пограничники живы (только двое раненых), то, конечно, я бы заявил, что это идея не самая лучшая. Но если бы сейчас сказали, что нужно эвакуировать откуда-то людей, то, наверное, не задумываясь, пошел бы. Кто-то должен выполнять эту работу. Священник – это не только крестины и свадьбы. Священник – это когда и беда, и горе. Это миротворец, освободитель.

— Почему именно священники оказались на борту "Сапфира"?

— Мы все служили на передовой, знаем, что такое смерть, что такое эвакуация раненых. Я с 2015 года служил капелланом в 72-й бригаде и хотя бы умею грамотно наложить жгут, не боюсь брать в руки тело воина. Потому что и на линию боевого столкновения попадал, и под обстрелы. Хотя капеллану не разрешается находиться на "нуле", однако он всегда должен быть рядом, чтобы поддержать бойцов. Скажу, и убитого приходилось из БТРа вытаскивать, по кусочкам собирать. Молодые солдаты боялись прикоснуться. А потом этого изувеченного воина надо было еще маме отдавать… Это страшные вещи. Война – очень большая беда.

— Выходит, свою миссию вы не выполнили и сами при этом попали в плен?

— Мы по требованию россиян бросили якорь вблизи острова. Через несколько часов появилась обзорная группа, и нас поставили на колени. "Кто вы такие? Зачем пришли? Вы что, бессмертные или идиоты?" – навели на нас оружие.

А я подумал и говорю: "Да, бессмертные". Тогда это казалось нам какой-то игрой в "наших" и "чужих". Не укладывалось в голове, что такое возможно в XXI веке. Хотя на серьезность ситуации указывали стоящие неподалеку крейсер "Москва" и тоже уже давно затопленный ВСУ патрульный корвет "Василий Быков".

От россиян мы узнали, что они взяли наших пограничников в плен. Следовательно, "Сапфир", на борту которого не было никакого оружия, должен был вернуться назад, в Одессу, вместе со всеми, кто находился на его борту. Вместо этого нас пересадили на российское судно, которое взяло курс на Севастополь.

Согласно международным соглашениям, гражданское судно никто не имел права задерживать. Но ведь для россиян, как мы хорошо знаем, никакие законы не писаны.

И все же мы свою миссию выполнили на 5+. Ведь, пройдя плен и испытания, связанные с ним, вернули людей живыми с острова Змеиный.

"Номерные" пленные без имен

— Все выдержали издевательства, предателей среди захваченных не оказалось?

— Были, к сожалению, дети (так священник называет военных. – Авт.), которые не могли выдержать пыток. Некоторые из них остались на той стороне, судьбы некоторых я не знаю. Военнослужащая из разведки, которая прошла с нами плен, рассказывала, что один человек из их части перешел на службу к врагу, его назначили конвоиром наших ребят.

— Что самое страшное в плену? Можно ли к нему привыкнуть?

— Нет, нельзя! Это ужас. И самая страшная каторга – ожидание. Ты не знаешь, когда за тобой зайдут, снова поведут на допросы или на пытки, снова бросят в "резинку", будут бить током или подрывать ногти гвоздями… Это ежеминутный страх. И постоянный голод. У нас на Западе Украины, где я вырос, свиней кормят гораздо лучше, чем нас кормили. А еще постоянный холод, от которого не можешь спать.

— Где вас держали?

— Одиннадцать дней мы провели на гауптвахте Черноморского ВМФ России в Севастополе, и это был самый легкий период плена. Да, на нас оказывали моральное давление. Нам говорили, например, что Киев захвачен, что Украины уже нет. Там проводили допросы по несколько раз в день в довольно гуманной форме. Основными вопросами ко мне были: "В каком отделе СБУ ты служишь, на какую разведку работаешь?"

Еще во время допросов часто спрашивали о бандеровцах, от которых они якобы пришли нас "освобождать". Спрашивали, владею ли я информацией, где находится Бандера?

Из Крыма нас человек 200 пленных (военнослужащих со Змеиного содержали отдельно, а перед отправкой нас объединили) — самолетом доставили в Шебекино Белгородской области, далее отправили в Старый Оскол той же области. Сначала нас пропустили через фильтрационный палаточный лагерь. Это был ужас. Мы все были легко одеты, а тут мороз -22°С. Один военный, например, имел на одной ноге "берц", а на другой — резиновый тапок. Кто-то был в одной футболочке, кто-то в легких штанах… Нас всех поставили на колени, заставили завести руки за голову и не разрешали подняться, пока не провели досмотр. Это длилось несколько часов. Кто пытался изменить положение тела, того били прикладом автомата по голове. Кое-кто терял сознание.

С тех пор у нас не было ни имен, ни фамилий, только присвоенные номера. Мой номер был 27…

Покормили нас аж на третьи сутки.

В нашей палатке стояли 22 раскладные кровати с совдеповскими матрасами и подушками. Нам выдали по одеялу и бросили кучу подержанной одежды, которую привезло гражданское население: безразмерные свитера, куртки… На ком было меньше одежды, мы того больше одевали.

Потом нас перевезли в СИЗО №2. Вот где был настоящий ад! Здесь применяли электрошокеры, подсоединяли ток к половым органам, вырывали ногти, ставили на растяжку… Били так, что кровь шла из носа, аж зубы ломали.

— Хотели какие-то ценные сведения получить?

— Все показания мы дали в Крыму. Потом нас били дубинками только потому, чтобы всячески унизить, чтобы показать свое превосходство. Чтобы я упал, например. Чтобы меня во время пробежки на прогулке (утром нас выводили подышать свежим воздухом) натравленная собака укусила за ногу. Били, чтобы показать, что ты – никто. Били для собственного удовольствия. Пока я был в подряснике и с крестом поверх него, будто остерегались, а когда уже постригли и переодели в черную тюремную форму, то били и уже не спрашивали, батюшка ли я.

Карцер без воды и еда без ложки

— Отец Василий, вы упомянули о "резинке". Что это такое?

— О, это интересное подвальное помещение размером 3,5 на 2,5 метра, все обитое резиной, где нет ни вентиляции, ни туалета, ни крана с водой. Называется карцер. Тебя раздевают догола и бросают туда на трое-четверо суток. Без воды, еды, в холод. Лично я провел там трое с половиной суток.

Холодно было так, что я стоял на одном месте, чтобы нагреть его. Через несколько часов подошвы начинают болеть так, словно их били палками. Пятки аж пекут. Тогда становишься на колени и так греешься. Коленки тоже начинают печь, и ты поднимаешься. И на ягодицах не очень посидишь, потому что чем больше твоего тела касается пола, тем больше мерзнешь и тебя начинает трясти от холода. Только начинаешь засыпать — падаешь на холодный пол и просыпаешься. Появляются галлюцинации.

В карцере дают всего 200—300 граммов чая в сутки и немного еды, но не дают ложки. Можешь есть руками. Но ты сидишь в этих нечистотах, и руки твои воняют ими. Испарения мочи просто выедали легкие. Уже на вторые сутки я кашлял гноем.

Эти трое с половиной суток были самыми тяжелыми. Я думал, не выдержу. Попросил уже Господа принять меня…

— За какие провинности туда бросали украинских пленников?

— За то, что мы украинцы. А за что россияне бросают туда своих, я не знаю. Единственное утешало меня, что я рано или поздно, живым или мертвым, оттуда выйду, а охранники СИЗО и военные там и останутся. И дети их, и внуки, и весь народ. Россия давно стала зоной.

— Как вы думаете, поверили ли оккупанты тому, что вы священник без погон под рясой?

— Я точно знаю, что нет. Когда они поняли, что во время пыток я отвечаю одно и то же, меня проверили на полиграфе. Там тоже были однотипные вопросы о работе на разведку и СБУ, на каждый можешь дать ответ или "да", или "нет". После этого их контрразведчик, подполковник, похоже, пришел ко мне и говорит: "Я вот не понимаю, в чем смысл твоей должности". У них церковь — это вторая рука эфессбешной структуры, у них это так работает, и невдомек было, что может быть по-другому. В их понимании я был "неправильным попом".

Молитва за Украину

— Это правда, что в вашем айфоне хранилось фото с экс-главой "Правого сектора" Дмитрием Ярошем и что именно оно было причиной столь жестокого обращения с вами?

— Наверное, да. Двух капелланов протестантской церкви и врача, с которыми мы вместе попали в плен и с которыми делили одну камеру, обменяли раньше, а меня задержали еще на целый месяц. Ведь я был духовником "Правого сектора", весь он у меня в храме молился…

На моей странице в Facebook были фото со многими известными людьми в Украине – и с министром обороны Резниковым, и с командующим Военно-морскими силами ВС Украины Неижпапой, с другими высокопоставленными чиновниками армейских структур. Были фотографии, где я на передовой, где на параде, на поднятии украинского флага.

Они надеялись услышать от меня, что я сотрудничаю с нашей "конторой" (т. е. с СБУ). Чтобы я сознался, несколько человек могли бить кулаками в затылок поочередно в течение двадцати минут. Вынуждали говорить на камеру, что я боюсь "Правого сектора", поэтому не хочу возвращаться в Украину…

— Какие молитвы вы читали в самые трудные моменты?

— Вместе с протестантскими коллегами мы каждое утро собирали военнопленных на молитву. Молились за Украину, за ее волю, за честь, за славу, за народ, за победу украинской армии над всяким врагом и противником, за возвращение всех пленных. И ставили перед воинами задачу: вернуться домой живыми, здоровыми и невредимыми.

— Кроме молитвы, что помогало не сломаться? Физическая форма?

— Я могу, конечно, поднять мешок сахара, но стометровку не бегал и физкультурами не занимался. Но я видел отвагу и смелость в глазах многих военных и заряжался ею от них. Я не мог быть хуже них. Это была взаимоподдержка. Да и перед россиянами не хотелось выглядеть слабым. Причем, чем больше нас били и пытали, тем яснее мы осознавали: у наших бойцов на фронте дела обстоят лучше, чем у врага.

Особенно ощущалась молитва моего прихода. Когда наступало 9 вечера, то было ощущение, что за меня молится пол-Украины.

Прощение для убийц

— И наконец-то настал тот день, когда вы получили команду выйти из камеры…

— Это было 5 мая. Меня переодели – отдали подрясник и даже крест. Чему я больше всего удивился. Залепили скотчем глаза, надели наручники и повезли на аэродром. Я понял это, когда начали грузить в самолет — услышал украинский язык. Думал, нас отправляют в Мариуполь, где оккупанты собирались 9 мая проводить парад, потому что раньше слышал об этом.

К счастью, самолет приземлился в Симферополе. А дальше нас — 50 или 70 человек, точно не знаю — посадили в два тентованных "Урала" и куда-то повезли. Брезент на грузовике, в котором я находился, был разрезан, и один солдат увидел через дыру местность, которую он знал.

"Ребята, мы едем в сторону Украины!" – радостно сказал. И только тогда мы поняли, что везут нас на обмен.

— Какие были ваши эмоции, когда вы ступили на родную землю?

— Обмен проходил возле какого-то большого села на Херсонщине. Мне запомнился полностью разбомбленный мост, поэтому местные набросали камни в реку, чтобы ее можно было перейти. Я вместе еще с тремя солдатами шел по камням и нес на носилках бойца с ампутированной ногой. Перенесли, стали отдавать медикам, и кто-то из них сказал: "Слава Украине!" У меня перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы. Я мог сказать только: "Действительно, слава". Вспоминая этот момент, я всегда плачу…

— Вам до сих пор трудно вспоминать пережитое?

— Стараюсь не вспоминать. Но стараюсь и не молчать. Потому что мир должен слышать, с кем сейчас воюет украинский народ. Наши враги – это не люди! Это звери, которые пришли нас убивать. Они снова пришли нас убивать! Мы это проходили и при Екатерине, и при Петре, и при Сталине, при Берии… Они нас уничтожали голодоморами, гноили на Соловках… Они вырезали нас саблями, пулями нас убивали! И они снова это пришли делать!

— Убийцы будут заслуживать когда-нибудь прощения? Мне хочется услышать ответ на этот вопрос от вас как от священника.

— Как можно простить эту орду, пришедшую уничтожить наш народ? Когда кто-то говорит, что нужно проявлять к врагам любовь или христианские добродетели, я говорю: нельзя любить сатану, нельзя любить зверя! Зверь должен сидеть в клетке! Как простить этим изуверам то, что они отрезают нашим воинам гениталии и головы? Что насилуют до смерти детей на глазах у родителей? Как простить слезы отца и матери, потерявших сына? Как объяснить ребенку, почему его отца убили чужеземцы?

Украинцы более 300 лет прививали россиянам цивилизацию, свободу, любовь к к земле, к православию и старались ассимилировать… Это промывание мозга, что мы "один народ", сработало очень серьезно. К сожалению, мы не читали серьезные произведения наших классиков, которые нас предупреждали, кто такие русские. Казаки — те были умные и всегда держали наготове порох, потому что знали, что москаль живет под боком.

Зверя можно надрессировать, даже научить говорить "Добрый день", "Слава Иисусу Христу", но это не передается генетически!

— Вы свидетельствовали о бесчинствах россиян на нескольких важных международных мероприятиях. Какие основные посылы доносите на них?

— На саммите в Париже ко мне подошли представители Красного Креста и стали расспрашивать о пытках. Я прямо сказал, что они представляют мифическую организацию: она вроде бы есть, но ее представителей никто из украинских пленных не видел. Зато в Украине люди из Красного Креста приходят в камеры к российским пленным с линейками и измеряют расстояние от стены до кровати. А на кухню заходят со специальными приборами, чтобы проверить, достаточно ли калорий в "первом" и "втором".

Вы посмотрите, какими наши дети выходят из российских тюрем — одни кости и кожа. Я, например, за 68 суток потерял более 15 кг веса. Что-что, а пытать Россия научилась!

И когда я слышу, что пленным оркам в Украине дают возможность общаться с родными по телефону и передачи получать, для меня это разрыв шаблонов! Я просто в шоке.

Между тем в российских казематах до сих пор находятся как военные, так и гражданские, еще с 2014—2015 годов. Это люди из Крыма, Донецка, Луганска, Мариуполя… Об этом рассказывают те, кто возвращается из плена.

— 17 ноября 2023 года, в День борьбы за свободу и демократию, в Национальном театре Праги вы вместе с представителями Чехии и Словакии получили важное гражданское отличие — "Награду Памяти народов", которой ежегодно отмечают людей за вклад в борьбу с тоталитаризмом. Что она для вас значит?

— Это поощрительный приз для того, чтобы больше работать (улыбается).

У меня была возможность тогда пообщаться с президентом Чехии Петром Павелом. Я просил у него "Хаймарсы" для Украины, но он сказал, что это не наш уровень. Говорю: "Я – капеллан, ты – бывший военный генерал. Как это не наш уровень?" А вскоре появилось сообщение, что благодаря Петру Павелу Украина получила первые 800 тысяч 152-миллиметровых артснарядов, которые он нашел по всему миру. Потому что такие люди, как он, понимают, что Украина стоит на защите цивилизованного мира, она стала полем боя между тоталитарным режимом и свободой.

Но прежде всего мы сами должны осознать, что отстаиваем свое право просто жить, просто быть. Если москаль зайдет сюда, украинцев просто истребят. Сначала физически, а потом потихоньку сгноят по тюрьмам. Они не дадут нам шанса быть украинцами.

Пусть весь мир знает: если Украине разрешат проиграть, Украины больше не будет.

Но мы не поиграем! Потому что с нами Бог. Бог не отдаст украинский народ на растерзание. Поэтому молимся, верим в Бога, верим в ВСУ. И стоим!

Материал подготовлен в рамках проекта "Where Are Our People?", реализуемого общественной организацией PR Army. Его цель — раскрыть спланированную Россией политику насильственной депортации украинцев, осветить тему в дискурсе и призвать к необходимости постоянного давления на Россию и мировые правозащитные организации к возвращению депортированных.

Фото из открытых источников