Контрнаступление может закончиться одним из трех сценариев, - Роман Костенко про Каховскую ГЭС, освобождение Крыма и зарплаты военным

Интервью с секретарем Комитета по вопросам национальной безопасности, обороны и разведки, полковником СБУ Романом Костенко мы записывали дважды — перед тем, как россияне взорвали Каховскую ГЭС (чтобы понять, что происходит на юге и какие бои там продолжаются каждый день), и уже после взрыва — о том, какие последствия будет иметь катастрофа для южного фронта, действительно ли уменьшилось количество россиян на том направлении и какова была настоящая цель этого подрыва. Также Костенко рассказал "Телеграфу" о выплатах военным, изменении призывного возраста и разрыве между тылом и фронтом.

О подрыве Каховской ГЭС и линии фронта

— Как ситуация на южном фронте изменилась после подрыва Каховской ГЭС? Что происходит на юге после затопления?

— Линию фронта это не сместило. Она так же проходит по Днепру, но вопрос в том, что Днепр теперь стал шире. И если раньше бои шли на островах, то после взрыва эти острова ушли под воду, их нет.

Теперь между нами и врагом просто река Днепр. Иногда еще оставшиеся деревья и дома. Пока сложно прогнозировать, как изменятся боевые действия. Мы поймем это тогда, когда вода сойдет, изменится ландшафт. И от этого будет зависеть уже, как мы будем вести бои.

— Много ли позиций россиян смыло? Люди, освобожденные с оккупированных территорий, рассказали, что россияне потеряли много техники, часть российских солдат утонули.

— По моей информации, они были предупреждены и ушли раньше. Технику они точно отвели раньше. Мы видели, что они это делали перед тем, как произошел взрыв дамбы.

Мы думали, что они отводят технику из-за того, что мы по ним наносим удары, но оказалось, что через несколько дней они взорвали дамбу.

Позиции их действительно затопило. Потому что они находятся вдоль берега. Но они отошли со своих позиций организованно. По некоторым направлениям россияне были предупреждены. Кто-то утонул, кого-то взяли в плен. Но большинство успело отреагировать.

— То есть все разговоры о том, что они не знали о подготовке, это неправда?

— Они могли быть не предупреждены, зачем им нужно отводить технику. Им просто дали команду. Мы видели, что они тоже копают себе новые позиции выше, мы слышали об их перехватах, что они говорили своим бойцам: "Следите за уровнем воды". Конечно, они бы не сказали, какую катастрофу собираются устроить.

Они тоже понесли потери, смыло ряд их солдат. Но даже если бы они их не предупреждали, больших жертв у них не было, вода подходила постепенно, и у них было время, чтобы отойти на своей технике. Возможно, кроме Каховки.

— Насколько стало меньше россиян на тех территориях? Уже была информация, что они перебросили часть людей на другие участки фронта.

— Есть информация, что незначительное количество подразделений они перебросили в Запорожское направление. Сейчас они, видя, что вода отходит, начинают возвращаться на свои позиции.

Более миллиона людей без питьевой воды

— Есть перехват разговоров россиян, в которых говорится, что этот подрыв якобы был сделан для того, чтобы помешать украинскому наступлению на юге. По-вашему, для чего они это сделали?

— Во-первых, это было сделано, чтобы высвободить определенные военные резервы.

Дамба – это единственное сухопутное соединение между правым и левым берегом.

Да, она была заминирована и охранялась, но ее наличие – это потенциальная угроза нашего перехода на другую сторону.

Ширина Днепра в некоторых местах достигала 300 метров, что позволяло бы нам форсировать его.

Во-вторых, таким образом разрушили единственный, вплоть до Запорожья, сухопутный переход. Увеличили водное препятствие между нами и собой, чтобы обезопасить себя. Уменьшили количество территорий, которые необходимо контролировать. И создали огромную природную катастрофу. Большие вопросы обеспечения питьевой водой Никополя, Марганца, Кривого Рога и сел, находящихся вдоль Днепра. По прогнозам: более миллиона человек может остаться без питьевой воды. И это только на правом берегу Днепра.

На левом берегу люди оказались без электричества и газа. Это такая тактика россиян: с помощью подобных терактов решать свои политические и военные задачи.

Зимой они били по нашим теплоэлектростанциям, сейчас по нашей гидроинфраструктуре. Я думаю, они хотят оставить нас без всякой генерации и уничтожить нашу энергетику.

— Уменьшилось ли после подрыва дамбы количество обстрелов с их стороны?

— Они продолжают обстреливать, количество практически не снизилось. А когда дамба была взорвана, они даже увеличили интенсивность и били даже по местам эвакуации людей. Они обстреливали гражданских людей. Уже есть погибшие, раненые. Стрелковые бои ведутся меньше, мы не так хорошо видим друг друга. В основном это артиллерийские дуэли. Когда вода стабилизируется, ситуацию можно будет видеть лучше.

О действиях врага

— Сколько стояло россиян и кто именно на тех временно оккупированных территориях до подрыва? В ГУР ранее говорили, что там около 150 тысяч россиян.

– Там стояла десантная дивизия. Морские пехотинцы, артиллерийские подразделения, подразделения Росгвардии, так называемые подразделения теробороны. Всего до 100 тысяч из них там. Есть группировка в Крыму, которая стоит как резерв.

— Хорошо ли они подготовились за это время?

— По нашей информации, и вода, и левый берег заминированы полностью, есть пути, по которым они могут спускать лодки. Но если брать в целом, то самые узкие места в районе Каховки, где Днепр шириной 280 метров (еще до подрыва ГЭС. — Ред.), они заминировали — и воду, и берега.

— Насколько это для нас будет серьезным препятствием при форсировании Днепра? Если мы будем это делать.

— Если когда-нибудь станет вопрос форсирования Днепра, то это будет большим препятствием. Но нет ничего невозможного. Вопросы в подготовке. И вопрос цены. Когда враг имеет такое серьезное вооружение, это может привести к большим потерям и все это понимают.

— Что сейчас происходит вокруг Кинбурнской косы? Виталий Ким сказал, что она уже превратилась в остров, и, когда мы общались до подрыва Каховской ГЭС, вы говорили, что противника там немного.

— Косу тоже подтопило. Противник там остался, но им тоже очень сложно туда добираться. Стратегического значения пока она не имеет, и удерживать ее или захватывать сейчас довольно сложно.

Многие говорили, что возможно ее нужно захватить. Но это непростая ситуация. Мы понимаем, что можно там высадиться, обойти мины. Но такой узкий клочок местности можно превратить в остров Даманский, который в свое время Советский Союз утопил на китайской границе. Там пустыня, и удерживаться будет трудно.

И логистическое обеспечение тоже будет затруднено.

Поэтому отдельно ее отвоевывать перспективы я не вижу. Если в контексте общего контрнаступления использовать как отдельный участок для отвлечения действий врага, то возможно. Но при наличии вертолетов, плавательных средств.

— Проинформированы ли мы о действиях врага? Сколько мы знаем о передвижении россиян?

— Я думаю, достаточно. И от местного населения, и благодаря оптическим средствам разведки, спутникам, БПЛА, перехватам. У нас есть практически вся информация о противнике.

О контрнаступлении и самолетах

— Сейчас за каждый остров, за каждый метр идут тяжелые бои, и здесь на юге тоже. При этом периодически в эфирах можно слышать разные прогнозы, ожидания от наступления. Следует ли быть осторожнее в оценках, тем более публичных?

— Каждый человек имеет право на свое мнение. Просто говорить о наступлении общие вещи — можно. Но, например, людям уже много наговорили, подняли градус вокруг успешного контрнаступления. Будто уже завтра будет Победа. И в этом году все будет.

Мы должны говорить, что мы будем действовать, что нам дают оружие, что к этому готовимся, но победим мы тогда, когда победим. Потому что сейчас все ждут вместо того, чтобы переводить экономику на военные рельсы, развивать наш оборонно-промышленный комплекс, готовить людей, привлекать партнеров и говорить, что война будет долгой. Люди ждали мая, когда мы будем в Крыму. Но май прошел, а мы еще не в Крыму.

— Есть ли у вас лично претензии к тому, что этот градус подогревался?

— У нас было сказано много надуманных вещей. Россия – ресурсное государство. У нее много сил и средств, и для того чтобы ей противостоять и хотя бы выровняться и остановить фронт, нужно много ресурсов. В частности, помощь наших партнеров. Партнерам говорят, что уже завтра мы будем в Крыму, а при этом мы теряем Бахмут, Соледар, нас давят на других направлениях фронта.

А у населения настроения, будто это мы уже всюду наступаем. Кто-то скажет, что нужно давать людям надежду. Но не нужно не превышать ожидания. Надо говорить людям правду. Что мы здесь отступаем, а здесь — готовимся к каким-то активным действиям. Но какие они будут – мы увидим. Потому что сейчас кто бы что ни говорил, никто не знает, как завершится весенне-летняя кампания. Я это действительно не называю контрнаступлением. Я это называю кампанией. Уже осенне-летней.

Это та кампания, которая покажет, к чему мы придем. Это как два сильных боксера выйдут на ринг, и никто не скажет, кто победит. И только бой покажет, кто сильнее.

Сейчас мы получили некоторое оружие от партнеров, подготовили резервы, и россияне знают, что мы будем делать, они к этому тоже подготовились. Сказать, что они побегут, как только мы пойдем, нельзя. Все покажет кампания, которая будет состоять не только из наступательных действий. Но и из глухой обороны, перехода к наступлению и к обороне, маневров.

— То есть россияне тоже достаточно проинформированы о наших действиях?

— Сейчас сложно быть не информированным. Сложно накопить войска, чтобы не было ясно, где ты собираешься ударить. А для того чтобы так накопить, чтобы иметь возможность ударить там, где противник не знает, нужно иметь человеческие ресурсы, как у россиян.

Спутники, радио перехват или агентура покажет, что какие-то войска начинают перебрасывать ресурсы в какой-то район. Противник все это анализирует. И понимает, что в этом районе будут какие-то активные действия. Для того чтобы запутать, нужно сделать четыре одинаковых группировки и перебросить их в четыре отдельных точки. Это трудно сделать при тех ресурсах, которые у нас есть. Все равно на вероятном направлении удара будет больше людей и техники.

— Контрнаступление — это уже победа или, как вы сказали, кампания, этап войны?

— Это действие. Которое может закончиться одним из трех сценариев - либо какими-то положительными для нас последствиями, либо отрицательными, либо никак. Кто-то думает, что будет, как с Херсоном, три дня — и мы уже у границ. Всё может быть, но это маловероятно.

— Многие говорят о необходимости F-16. И сейчас мы уже видим наконец положительные сдвиги. Говорят, что они помогут нам в освобождении Крыма. Действительно ли эти истребители играют такую ключевую роль?

— Я не знаю, как какое-то конкретное оружие может помочь нам освободить что-то конкретное: Крым, Донбасс. Это все комплексный подход. Если бы у нас были эти истребители, это бы нам помогло вообще в проведении активных действий. В первую очередь, это помогло бы в противовоздушной борьбе и закрытии неба. Учитывая еще, какая у них модификация.

Это позволит нам наносить удары по российским самолетам, которые пускают ракеты по нашей территории. Потому что сейчас у нас нет такой возможности. Истребители могут поддержать наши войска во время наступления.

Если в целом говорить об авиации, то самолеты в современной войне не являются таким уж эффективным оружием. Особенно такие однотипные, как у нас и у рф. Если их убрать, то в войне мало что изменится.

Артиллерия, ракетные войска, танки, ракеты дальнего поражения – это то, что решает сейчас больше.

О Крыме, паспортах рф и коллаборантах

— Что мы должны сейчас делать, чтобы вернуть Крым не только с военной точки зрения, но и политически? Доносить, что это такая же наша территория?

— Делать партнерам посыл, что мы будем освобождать все территории, прописанные у нас в Конституции до 1991 года. Не давать нашим партнерам закладывать Крым как компромиссную территорию. Или как нейтральную территорию, на которой нет ни российских войск, ни украинских.

И делать уже посыли — что будет с людьми, которые были коллаборантами, совершали преступления, те, кто получал паспорта. На левом берегу заставляли делать это угрозами, заставляли переоформлять дома.

— Ну вот вы говорите, что людей заставляют. А как тогда вычислить – этот человек коллаборант или его заставили?

— У нас есть закон о коллаборационизме. И его нужно пересматривать. Надо, чтобы правоохранительные органы четко разделяли людей, вынужденно получавших паспорта, и тех, кто добровольно шел на сотрудничество. Ведь любой человек, вынужденно получавший паспорт, если его будут спрашивать об этом, может задать вопрос в ответ: а почему вы за день убежали отсюда?

И тогда автоматически за это тоже кто-то должен ответить.

О выплатах военным, мобилизации и снижении призывного возраста

— О выплатах военным. В Верховной Раде собиралась рабочая группа по этому вопросу, затем был проголосован законопроект 9342, но стало ли это решением проблемы? (Речь идет о боевых премиях для тех военных, кто находится на фронте. — Авт.)

— С этими выплатами с самого начала было непонятно. Первое время, когда их отменили, был бардак. Даже те, кто на поле боя, не получали деньги. Я звонил в Генштаб, и мне говорили, что они сами не могут понять, что происходит.

Ко мне стали обращаться военные… И сделали ситуацию, будто это виноват парламент, что это депутаты забрали 30 тысяч. Но депутаты ничего не забирают.

Эту ситуацию пытались решить политически. Бойцам, которые на фронте, пытались "замылить глаза". Сначала предложили рабочую группу, но не для того, чтобы вернуть выплаты, а чтобы все перестали говорить об этом. В конце концов, они приняли действующую норму из правительственного акта о том, как сейчас выплачиваются 30 тысяч, и вставили ее в закон.

А чтобы не было вопросов, в этот закон еще вставили много правильных вещей: об отпуске в 30 дней, о срочниках, курсантах.

— То есть сманипулировали?

— Да. Надо было разработать градацию: кто в Закарпатье, например, тот ничего не получает, кто ближе к фронту, получает 10 тысяч и больше. У меня было предложение так называемых ссуд. К примеру, есть боец, которому государство платить не может. Но он может открыть себе счет, на который ежемесячно будет поступать 20 тысяч гривен. И после войны он сможет взять эти деньги, учитывая, сколько он прослужил. Где взять эти денежные средства? Воюет у нас миллион, это силы обороны, и есть примерно 35 миллионов, которые не воевали и готовы отдавать такой дополнительный налог, как военный сбор.

Так же с ранеными, получающими 800 гривен. Мы прибавили им 6 тысяч гривен. Это тоже смешная сумма. Какая тогда мотивация будет у бойцов, которые сейчас идут в контрнаступление?

Поэтому я подал правку о том, чтобы военный получал 30 тысяч, если его ранят.

— Видите ли вы тогда разрыв между тыловыми городами и фронтом, если такое происходит?

— Да, потому что разогрели тему с контрнаступлением. Вроде бы все уже завершается. Во-первых, мобилизация у нас продолжается. Во-вторых, приняли закон об уменьшении призывного возраста, сейчас будут мобилизовать категорию с 25 лет до 27 лет. А если война затянется, нужно будет принимать законы и снижать возраст до 23 лет, а может, до 20 лет. Общество нужно готовить к этому. Потому что есть куча людей, которым не до войны.