Русские отравляют воду в колодцах, а партизаны расстреливают блокпосты: история жителя Изюма, выбравшегося из оккупации

Аспирант киевского вуза Илья Пунтусов – житель города Изюм Харьковской области, который находится под оккупацией рф вот уже более двух месяцев. В день начала полномасштабной войны парень оказался у себя дома. Выезжать и не думал, надеясь, что такой стратегически важный населенный пункт надежно защищен. Однако ситуация быстро обострилась, о какой-либо эвакуации из города местные и не слышали, сидя в подвалах без света, газа и связи. После тяжелых боев город перешел под контроль российских захватчиков.

О том, как оккупанты ведут себя в Изюме, почему город стал "вторым Мариуполем" и какая легенда помогла парню выбраться на подконтрольную территорию Украины — в эксклюзивном материале "Телеграфа". Далее – прямая речь изюмчанина.

Надежный источник новостей о войне — подпишись на наш Telegra

Захват Купянска и "пропажа" местных властей

24 февраля я был у себя дома, в Изюме. О взрывах в Харькове мне сообщила знакомая. Где-то после 5 утра увидел в сети сообщения о том, что начались военные действия. Планировал остаться в городе. Потом понял, что это было огромной ошибкой. Я надеялся, что все действия останутся на уровне приграничного конфликта и не будут настолько полномасштабными. После того, как в первые несколько дней вс рф вошли с "парадом" в Купянск, я и моя семья не сориентировались, что это всего лишь в 100 км от Изюма, и пора уезжать. В самом Изюме на тот момент не происходило никаких военных действий и не было к ним приготовлений. Местная власть убеждала, что все под контролем, мол, паниковать не стоит.

По моему мнению, мэр и его помощники просто кинули город, убежав где-то в начале марта. До 10-го числа их уже не было на месте, в то время как в Изюме уже шли активные боевые действия. Так, последнее видеообращение мэра видел до 6-го марта: с этого числа у нас отсутствовали какие-либо коммуникации, не было света, воды и газа. И на всех видео мэр был с трясущимися руками, беглым взглядом, говорил, будто читал с листка, в общем, выглядел крайне неуверенным.

Эвакуация, о которой никто не знал

Началось все с авиаударов 2 марта. На соседнюю улицу прилетел снаряд, который, к счастью, не разорвался. В эту же ночь начали крупно бомбить центр города, район железнодорожного вокзала, перебили железнодорожное сообщение. После этого местной власти был выдвинут ультиматум, мол, 72 часа на сдачу города или его сравнивают с землей. На что появилось сообщение, что с вс рф сотрудничать не станут, а город будут оборонять. Да, обороняли, только не местная власть, к сожалению.

Важный момент, что никаких сообщений об эвакуации мирных жителей не осуществлялось. В конце апреля я узнал, что эвакуации проводилась с 7 по 9 марта, но о ней никто не знал. По улицам просто ездили автобусы и предлагали добровольно выезжать. Никто не разъяснял всю опасность, которая грозит оставшимся в городе. Интернета и связи не было с 6 марта. То есть об эвакуации можно было узнать либо встретив автобус лично, либо никак. А на улицу никто не выходил из-за авиаударов. Как я позже узнал, три таких эвакуационных автобуса уехали заполненными на 10%.

Удары по центру Изюма и разгромленная техника рф

Мои условия жизни отличались от людей, находившихся в наиболее пострадавшей части города. Я живу на севере Изюма, куда оккупанты зашли, как к себе домой. Так как город разделен рекой Северский Донец, то на одной половине находились важные стратегические вершины, а на второй, моей, вс рф обустроили позиции с личным составом, техникой и залповой системой, с которой потом проводили обстрелы другого берега реки. Таким образом, мой район пострадал меньше, чем центральная часть города, где размещены многоэтажные дома. Во время прилетов в нашу часть города мы находились в частном доме. Надежного убежища не было, так как подвалы из-за высокого уровня грунтовых вод неглубокие. На моей улице пострадали три соседних дома, один полностью уничтожен — в него залетела мина, два — частично повреждены. Это по состоянию на начало мая, как там обстоит ситуация после нашего отъезда мне неизвестно.

Оккупанты стояли вдоль линии города с моей стороны и вели обстрелы. Примерно через неделю зашли на рубеж города и вели обстрелы уже оттуда. Насколько я понял, им там дали знатной п*зды – к концу марта выходила крупная колонна побитой техники. В этот период у меня появилась возможность выйти из дома. За то время, пока мы сидели внутри, не видели ничего дальше окон, и соответственно ничего не знали о том, что происходит, насколько сильны повреждения, есть ли вообще живые люди. Во время этой прогулки и заметили выходившую технику. Были слышны отголоски взрывов. Наблюдая эти звуки и не понимая, что можно обстреливать на протяжении трех недель, мы догадывались — скорее всего центра Изюма просто не существует. Подойдя немного ближе я увидел, что во многих домах уже нет целых подъездов. Как позже узнал, под этими завалами больше месяца существовали люди.

Колодцы с машинным маслом и гречка по 150 грн

У нас частный дом, в котором есть отдельный дровяной котел, поэтому была возможность минимально отапливать здание, что-то приготовить и погреть воду. Дрова экономили, в марте еще были сильные морозы. У нас были запасы еды. Мясо хранили просто в доме, обкладывая его льдом с улицы, благодаря чему оно продержалось 40 дней в нормальном состоянии. Неподалеку нас есть монастырь, а на его территории источник с водой. Сначала ходили туда пешком, затем пробовали на машине: воду набирали во всевозможные емкости общим объемом где-то 150-200 литров. Этим источником пользовалось практически все население, которое оставалось в городе. Некоторым нужно было пройти 7-8 км, чтоб набрать воды, поскольку на момент полного захвата города оккупанты в центральной части Изюма начали заливать в колодцы машинное масло. То есть несколько источников они умышленно отравили.

Многие питались русскими сухпайками. К примеру, моя бабушка ходила к военным и требовала продукты. Так, подъезжает какой-то БТР, а 80-летняя старушка стучит по нему палкой со словами: "Слышишь, вылазь, отдавай еду! Вы, твари, сюда пришли, оккупировали нас, еды – нет!" Гуманитарки от них практически не было. До начала апреля — никакой. Потом привезли одного журналиста и на камеру раздали подобие гуманитарной помощи. Потом пару раз было, как выдавали одному человеку на неделю 350 грамм тушенки, пачку макарон или крупы, банку паштета (350 грамм).

Продовольствие не завозилось, были некоторые отчаянные люди, пытавшиеся торговать продуктами, провозя их с трудом со стороны Украины. Но деньги уже заканчивались. Магазины не работали, уже позже начали организовывать рынки. Но чтобы отовариваться — нужна наличка, а она заканчивалась. Что касаемо цен, то, например, буханка белого хлеба кирпичиком стоила 25 грн. Мясо получали от местных фермеров: те резали свиней, которых уже нечем было кормить. Так, мясо продавали в среднем за 150-170 грн. Такие расценки появились только тогда, когда на улицу стали выходить люди. При первых попытках торговли пачка гречки стоила 150 грн. Соль и сахар не продавали вообще. 1 кг макарон второго сорта — около 50 грн, иногда попадалась пшеничная или перловая крупа — тоже по 50-60 грн кг. Но это все очень единичные случаи продаж людьми, имевшими возможность куда-то выезжать. Как правило, речь о жителях давно оккупированного Купянска. Только одних людей знаю, которые возили продукты с украинской территории, из города Первомайский. Именно благодаря им мы и смогли выехать, узнав маршрут.

Пропагандистские листовки, вызывающие смех

Поначалу российские формирования в коммуникацию с местными не входили. Затем, по моим наблюдениям, где-то 27-29 марта они заняли полностью два берега и высоту (гору Кременец). После чего назначили своего "мэра", насколько мне известно — бывший сотрудник прокуратуры Владислав Соколов, ему уже выдвинули обвинения в госизмене. Затем оккупанты начали пытаться коммуницировать и создавать видимость какой-то деятельности. Установили свое пропагандистское радио, которое просуществовало всего около трех дней. Громкоговорители вещали о призывах сложить оружие и сдаться, о скорой "победе", а еще обещали "относиться по-человечески".

Распространяли пропагандистские листовки — крайне забавные, цветные, на листах формата А4 с информацией с обеих сторон. На вид, будто оформлены учащимися средней школы: разные шрифты, разноцветные выделения, рамочки, курсив и жирный шрифт одновременно. В листовке, которую я видел 25 марта, сообщалось о том, что взят Чернигов, Сумы, а их части уже чуть ли не под Славянском. Сопровождалось это иллюстрациями "трофеев" в виде флагов Третьего Рейха, фото каких-то детей под видом "диверсантов Правого сектора". В общем, выглядело очень плохо и дешево, кроме смеха ничего не вызывало.

Вылазки в город

У меня было несколько вылазок, после которых понял: конкретно для меня это небезопасно. Первая такая прогулка была где-то 24-25 марта. Хотел пройти на территорию другой части города, с которой нас соединяли два самых длинных моста, а их взорвали еще в самом начале, когда вс рф были на подходе. Зато остался пешеходный мост, пострадавший частично, его кое-как подлатали, и по перилам можно было перелезть. В центральных районах Изюма жила моя девушка. С отцом решили попробовать пойти к ее дому, узнать, жива ли, ведь целый месяц с моей стороны летели ракеты в район, где она живет. Ехали на велосипедах, поскольку была угроза, что личный транспорт и топливо отберут. На тот момент уже стояли формирования, экипированные, хотя бы выглядели как солдаты, а не "шарамыги". На один такой блокпост мы попали, они проводили жесткий досмотр: документы, цель передвижения, возраст. Спрашивали, служили ли. Так сложилось, что ни я, ни мой отец не проходили службу. Я по той причине, что до сих пор учусь, папа — по состоянию здоровья. Меня расспрашивали, на кого учусь, почему прописка киевская, проверяли татуировки. К слову, заставили полностью раздеться, а погода в конце марта не жаркая. Телефоны тоже проверяли. Тогда я еще не почистил свой, а там была информация, за которую могло "прилететь". В этот момент в моей голове звучало: "Наверное, все, мне п*зда". Смотрели сообщения, Вайбер, а Телеграм (он у меня запороленный) – нет. Повезло, иначе никуда бы я дальше не пошел. В общем, отдали телефон. После этого случая тщательно почистил все.

Изюм – второй Мариуполь

До квартиры девушки мы добрались. У них ситуация крайне отличается от моей. С 3 марта люди жили в подвале, однажды туда залетела мина: всех доставали и переселяли в другой. Ни воды, ни еды, выживали благодаря консервации. С конца марта жители выбирались в пустые квартиры в поисках продовольствия. Хотел забрать девушку в свой дом, она отказалась, не захотев бросать свою семью. Забегая наперед, скажу, что в конечном итоге уговорил. С конца апреля уже жила у нас, потому как находиться под обстрелами в центральной части Изюма было невозможно. А их район обстреливали даже после "освобождения". Там было все грустно: людей хоронили прямо во дворах, в песочницах, при чем это было массово. Выглядело очень похоже на кадры из Мариуполя, только в меньших масштабах, так как довоенное население города меньше, около 40 тысяч.

Мародерства, доходящие до убийств

В городе было очень сильное мародерство, настолько, что доходило до убийств мирных жителей согражданами. Мародерили с целью наживы, а не чтоб найти пропитание. Воровали все, что могли. В начале апреля увидел, как это все пытались продавать на типа рынках — сигареты, алкоголь, оставшуюся еду, средства гигиены. Так что тех, кто мародерил, очень легко потом было узнать по наличию наворованных из магазинов товаров.

Мародерили и военные, опустошая дома, где никто не жил. Можно было увидеть на улице их машину, вокруг которой гора вещей, а сами военные ходят по дому и "загружаются".

Мои знакомые и друзья в Изюме рассказывали, что к некоторым оккупанты входили в дом, срывали замки и забирали все, что им надо. У моего знакомого они заехали танком в огород и расположились там. Вечером семья спустилась в подвал, а в нем — четверо русских солдат. Был случай, когда к одному моему знакомому пришли в дом, начали все выносить. Тот говорит: "Вы чего, это вы так освобождаете?" В ответ: "Да мы сейчас и тебя, и твою семью, и детей…" И кинули в огород гранату. Мужчина понял, что ситуация крайняя, пошел в штаб к русским, возмущался. После этого начальство, видимо, повлияло на этих чертей, те пришли извиняться, принесли запас еды.

Радио и Арестович

С телефона получалось ловить радио — это была единственная форма связи с украинским миром. С трудом, минут на 10 в день, но мог послушать хоть какие-то новости. Потому как информацию, которую пытались распространить оккупанты, не воспринимал, их пропаганда не имела никакого влияния на меня.

Мне кажется, что за все время оккупации я слышал какую-то информацию об Изюме в количестве 4% из всех новостей. И это было что-то общего характера, по типу "В Изюмском направлении ведутся ожесточенные бои". Где-то на 40-ой день оккупации, когда вс рф уже все контролировали, включаю радио и слышу от Арестовича, мол, Изюм — украинский город. Я такой думаю: "Все в порядке у вас?" И понимаю, что к этому региону внимание было, наверное, недостаточное, про Изюм не было никакой информации, о нем никто не говорил, хотя зря. Потому что тот вес, который он имеет в тактическом и стратегическом планах на карте, нельзя не то что недооценивать, ему надо уделять значительное внимание.

Монах, который оказался другом российских военных

Еще в январе я познакомился с местным, как тогда думал, церковником. Как-то я пришёл к нему, где-то за неделю до Пасхи. Спрашиваю, как церковь комментирует события, какой выход видит из ситуации, как быть… При этом, вокруг нас — русские солдаты. И он очень растерялся, говорит, мол, не знает. Я понимаю, что человек церковный так не ответит. Затем он немного замешкался и выдал: "Ну, наши (очевидно, речь о россиянах — ред.) перегнули палку". Да уж, хороший церковник… Пытался расспросить, как я вижу ситуацию, но выражать свое мнение для меня было опасно в тех условиях. "Церковник" поинтересовался, как вообще у нас с едой, сказал, что вечером можно прийти, и он даст какие-то продукты. Сумка, которую он мне собрал, на 80% состояла из армейских наборов рф. Думаю, он был человеком, не особо принадлежащим к церкви, а если и так — то вторично. Скорее, он имеет отношение к силовым, а не церковным структурам.

Внимание к татуировкам и "зачистки"

Точно была "зачистка" людей, принадлежащих к ВСУ. Искали тех, кто служил, особенно в период АТО. Двух моих друзей, которые служили, активно допрашивали. Без последствий, к счастью. Но это были прям допросы с пристрастием. Знаю одного человека, контрактника, который в момент вторжения оказался в городе. С ним были отдельные разговоры. Он цел. На момент, когда мы уезжали, прошел слух, что будет производится мобилизация местного мужского населения.

Если у человека находили знаки или принадлежности к каким-либо национальным фигурам, татуировки – то таких людей я уже не видел во второй раз. У меня тоже есть татуировки. Рукав забит скандинавской мифологией. Если человек мало-мальски в теме, как правило, связывает это с правыми. Эти же — не имеют даже образования 4 классов. Первые называли рисунки "старославянской символикой", мол, нормально, "наш". Вторые пытались связывать с "нациками". Обычно это военные, которые имели какой-то боевой опыт на Донбассе. Некоторые просили расшифровать. Для оккупантов критична любая символика, очевидно украинская: гербы, надписи на теле на украинском языке, портреты.

"днровцы" в рабочих перчатках и касках времен СССР

По моему опыту, непосредственно русские солдаты представляли из себя наиболее гуманный вид формирований, если можно так назвать. То есть не вели себя агрессивно, всегда хорошо экипированы, в коммуникацию с местными без особой надобности не вступают. Среди них были медики, которые ходили и помогали местным с ранениями. Видел несколько раз, как делали перевязки детям, с достаточно нормальным обращением. Вот такие русские солдаты ведут себя достаточно лояльно по отношению к местным. То, что попадалось мне из русских — это 10% личного состава, еще 30% — кавказцы, буряты, ингуши, остальные же — "челядь из ОРДЛО", которую нагнали практически без амуниции. Форма на два размера больше, автомат, два рожка, "СССРовские" каски, резиновые сапоги до колен и белые рабочие перчатки — вот и вся их экипировка. Касательно поведения, то они тоже очень выделяются. Они не умеют разговаривать цензурно, используют все известные шаблоны. Например, фразы от них: "А че вы от войны бегаете? Мы 8 лет терпели — и вы терпите. Че вы уезжаете, езжайте в свой Изюм, да подыхайте".

Блокпосты, блокпосты, блокпосты

Выезд из Изюма — тот еще. Наше решение было очень запоздалым, конечно, 3 мая. Напрямую уже нельзя было проехать. Выбрали путь через Балаклею, в сторону Первомайского и Краснограда, а потом — на Полтаву. Как я понял, выбраться по этому маршруту смогли очень немногие. Честно говорю, не знаю, как у нас получилось. Как только ты поворачиваешься в сторону украинской территории — начинаются развороты. По пути очень много блокпостов. Досматривают внимательно, проверяют полностью все личные вещи. Нас ехало пять человек, сумки, продукты, большая собака и два кота. И каждый раз нас досматривали, вытряхивали все, пересматривали документы. Из-за внешнего вида, татуировок, прописки, образования, я на всех блокпостах для них был "сладкой булкой". Старался отвечать односложно, чтобы не давать возможности продолжать диалог.

К примеру, разговор при просмотре моих документов:

— Почему киевская прописка?

- Я студент.

- На кого учишься?

- На философа.

- Это че такое?

- Такая специальность.

- Служил?

- Нет.

- Почему?

- Потому что учусь.

Но они не понимают, как это — учиться, а не служить. Казалось бы, после получения информации о моем обучении, очевидно, что я не служил.

Однако переспрашивают:

- Полных лет сколько?

- 25.

- А когда в армию пойдешь?

- Не пойду.

- Почему?

- Потому что пацифист.

- Это че такое?

Они и слов таких не знают. Любые ухмылки с моей стороны чреваты последствиями, поэтому держался.

Был еще такой момент:

- Чем вообще занимаешься?

- Тату бью, концерты фотографирую.

- Наверное, травкой балуешься?

- Нет, не употребляю.

- А че у тебя глаз дергается?

Для понимания ситуации: пыльное поле, меня вывели из машины, светит яркое солнце и я пытаюсь фокусироваться, но глаза просто начинают дрожать. Услышав этот вопрос, думаю: "Неужели неясно, что выйти из темноты на яркое солнце, находиться в пыли и смотреть в твои глаза — не особо комфортно". И таких моментов было много.

Касательно женщин и девушек, то ситуация абсолютно обратная. Как мне кажется, благодаря им мы и выехали. Легенда, по которой мы выбирались: моя девушка Илона якобы на шестом месяце беременности, мол, два месяца просидела в подвале, без УЗИ, срочно нужно в больницу. В Изюме больницу разбили, а в Балаклее — переделали под военный госпиталь и гражданских не принимали. Это и было нашей основной причиной для выезда. Когда мы подъезжали к очередному блокпосту, они проверяли документы и говорили: "Разворачивайтесь, никого не пропускаем". А девушка выходила и объясняла, мол, в положении, срочно нужно к врачу. В этот момент они менялись в лице, даже передавали по рациям, чтобы нас пропустили. Я не слышал, чтобы без такой легенды кому-то удавалось проезжать в Балаклею. Самым критичным был въезд в этот город. Там стояли "днровцы", сами об этом сказали: "Мы 8 лет терпели, пришли наводить вам тут порядок". Пускали, только если прописан в Балаклее, или же тебя должен на блокпосте встретить кто-то из местных. Мы вспомнили одного человека, который реально прописан там, знали, как его зовут и адрес. Это послужило основанием для дальнейшего проезда. Правда, "военные" отправились за нами вслед, а мы не знали даже, куда ехать. Катались по городу, спрашивали местных, которые подтвердили, что такой адрес есть, но как проехать – без понятия. Наши сопровождающие могли заметить, что "показания" у нас расходятся, скорее всего, поняли, что мы просто выезжаем. Может, решили "с барского плеча" разрешить проехать. В целом, ситуация складывалась критичная, уже не понимал, чем все может закончиться.

На последнем блокпосту стояли российские контрактники. Достаточно вменяемо разговаривали, проверяли документы, удивились киевской прописке: "Гляди, тут студент киевский едет". Для них было поразительно, что, оказывается, ездят учится из регионов в столицу. Сразу сказали, что выезд в одну сторону – обратно не пустят. После этого несколько километров "серой зоны". Наши военные удивились, что мы смогли выехать, поскольку не видели машин в направлении оттуда. Это достаточно эмоциональный момент, который я долго представлял.

Испытал серьезный контраст, когда отъехали 80 км от Изюма в город Первомайский: никаких последствий войны, целые дома, гуляющие на улице дети, свет и вода. Там пешком можно дойти из Изюма за пару дней, а такая разница…

Спасите Изюм!

Мне очень неприятно видеть, что тем событиям, которые происходят и происходили в Изюме, нет должного освещения в медиа. Там осталась где-то треть населения, сидящая в подвале больше двух месяцев. У людей нет никакой возможности помыться. Там каменный век. Проблема даже не в том, что люди готовят себе на кострах, а в том, что практически уже нечего готовить. Люди пытаются себя занять, занимаются земледелием, у кого есть возможность. Основной контингент, который остался, 40+. Им трудно задаваться какими-то социальными и политическими вопросами, сложно отстаивать какие-то позиции — люди просто хотят жить. Это нужно понимать при оценке местного населения, ведь практически 50% городского совета состоит из фракции ОПЗЖ.

При этом, более двух месяцев в городе сохраняется серьезное партизанское движение. По городу происходили регулярные перестрелки, которых не было при захвате. Например, есть случаи расстрелов русских патрулей. А возле дома моего друга произошла такая ситуация: подъезжает микроавтобус и расстреливает блокпост.

Сейчас оттуда не выбраться. Единственная возможность, как рассказывают местным, выехать в россию. Бывало и так, что приезжал автобус, мол, для эвакуации. Люди в критическом положении не разбираются, куда выезжают, садятся, а потом ставится табличка "Белгород" – и в путь.