"Узнала обгоревшее тело своего любимого", — откровенный рассказ невесты азовца, погибшего в Еленовке

В ночь на 29 июля 2022 года в одном из бараков исправительной колонии в оккупированном рф поселке Еленовка в Донецкой области прогремел взрыв, в результате чего погибли 54 украинских военнослужащих, которых перед тем привезли с "Азовстали". Как впоследствии заявили украинские власти, россия организовала массовое убийство пленных, чтобы обвинить и дискредитировать украинские силы. По предварительной информации Офиса генерального прокурора, причиной взрыва в здании могло быть термобарическое оружие.

Одним из погибших там был азовец Сергей Петренко. Он с первых дней полномасштабного вторжения защищал Мариуполь, сражался на "Азовстали" до самого плена.

"Телеграф" встретился с его невестой Ольгой, которая рассказала нам историю их любви и борьбы с рф. Оля — 31-летняя владелица детских садов в Киеве, а сейчас одна из активных участниц "Ассоциации семей защитников "Азовстали". Говорит, что следующая ее цель — устроить похороны любимому, после чего она будет учиться, как это — жить без него.

"После ранения Сергею заново собирали ногу прямо на "Азовстали"

Мы встречаемся с Ольгой в одном из киевских кафе. Она пытается говорить очень бодро, но, когда речь заходит о гибели и опознании тела любимого, голос срывается.

Она рассказывает, что вторжение встретила в Киеве с подругой, а Сергей уже тогда находился в Мариуполе.

"Мы начали волонтерить в Киеве, как раз уже можно было отправлять медицину на "Азовсталь", туда начали летать вертолеты.

Мы хотели ехать спасать своих мужчин, тогда же придумали экстракцию и поехали к Папе Римскому. А после возвращения создали "Ассоциацию семей защитников "Азовстали". Сейчас это занимает большую часть моего времени", — говорит Оля.

Она говорит, что с "Азовом" — с самого начала, еще с 2014 года. И с Сергеем их также познакомил "Азов":

"Я пришла поддержать своего лучшего друга на соревнованиях, там увидела Сергея и влюбилась с первого взгляда. Наш общий знакомый тогда дал ему мой номер, он мне написал, и с того момента мы уже не расставались.

Перед полномасштабным вторжением я успела съездить к нему в Мариуполь, это было 6 февраля. Наша последняя встреча. Сейчас я очень рада, что это произошло. Ведь никто тогда не понимал, что Мариуполь будет полностью окружен.

Сергей готовился. Он был в военной школе Коновальца, это подразделение "Азова", где готовят рекрутов и сержантов.

Он ждал вторжения, думал, что довольно быстро удастся выбросить россию с нашей земли. Когда я звонила ему из Киева в панике, он говорил мне, что все будет хорошо. А потом в Мариуполе начались упорные бои, и он перестал выходить на связь. Я через побратимов узнавала о его состоянии.

К концу марта он получил ранение стопы, ему заново складывали ее прямо на "Азовстали".

Тогда он понемногу выходил на связь, но не часто, потому что старлинки россияне уничтожали. Бывало, что связи с ним не было по 10-12 дней.

Когда выходил, то, как настоящий военный, рассказывал немного. Говорил, что для них стало неожиданным разминирование Чонгара. Затем они попали в окружение. Но от побратимов его я знаю, что до своего ранения он воевал очень достойно.

"Сначала верила, что это будет почетный плен…"

Уже во время пребывания бойцов на "Азовстали" Оля с другими невестами и женами азовцев решили поехать в Ватикан к Папе Римскому просить о помощи.

"Для нас он тогда был очень могущественной личностью, на которую мы возлагали свои надежды. Он нас выслушал, сказал, что говорил с кардиналом и что не проблема отправить корабли, и они готовы забрать к себе людей. В тот момент мы очень в это поверили… Но слова так и остались словами…

Мы тогда говорили с Сергеем, уже с "Азовстали" он просил, чтобы я ему рассказывала о природе, описывала пение птиц, какой месяц сейчас на небе, потому что он был в подземелье и не имел возможности ничего видеть и слышать, кроме взрывов. А для нас всегда были важны прогулки на природе.

После его возвращения мы планировали купить дом в горах и там жить. Сергей не очень любил жизнь в социуме, в отличие от меня. А еще я вела дневник для него с самого начала полномасштабки. Чтобы потом он вернулся и все прочел.

Его, как могли, лечили на "Азовстали". Я пыталась шутить и говорила, что, возможно, тебе сегодня делают перевязку бинтом, который я сматывала.

Мы верили, что все не закончится на "Азовстали". Хотя ситуация была тяжелая: их постоянно обстреливали, по 60 раз в день забрасывали ФАБами. И с воды, и с воздуха, и с земли. И я в Киеве постоянно ждала какой-то связи, чтобы узнать, жив ли он.

Наша последняя переписка с ним была перед выходом с "Азовстали". Тогда никто не понимал, каким будет плен. И Сергей не хотел в плен, он не считал, что это спасет. Я сначала верила, что это будет почетный плен, они говорили, что будет третья сторона, которая станет следить за всем, что их потом обменяют. Но, к сожалению, наша история закончилась не так позитивно.

Из плена в Еленовке он несколько раз выходил на связь. Тогда он сказал, что уже ходит на двух ногах. Еще до вторжения мы начали учить шведский язык. И он мне из Еленовки пару сообщений написал на шведском языке. Для меня это было показателем, что у него более-менее нормальное состояние с памятью.

Кому-то удалось пронести один телефон на всех, и ребята по очереди коротко писали или звонили родным.

Сергей писал мне, что любит и скучает. Для него тема чувств была очень интимной, и он при ком-то не любил об этом говорить. Он говорил, что я делаю что-то чрезвычайное и он гордится мной, но даже если бы я этого не делала, он бы все равно меня любил.

Как-то я передала через его побратима слово "люблю" — он тогда по телефону говорил со своей девушкой. Он потом говорит: Сергей тоже передал тебе, что любит. И когда его побратим вернулся из плена, я спросила об этой ситуации. Он сказал, что Сергей так покраснел, когда это услышал…

Поэтому это на самом деле был обмен чувствами. Я говорила, что делаю все возможное, хотя сейчас кажется, что можно было больше…"

"Сергея до сих пор не похоронили. Я хожу к нему в морг"

Потом наш разговор касается дня, когда в российских пабликах появилась информация о взрыве, и сдерживать слезы становится все труднее.

"29 июля мы в "Азове" увидели в пабликах оккупантов, что произошел взрыв, они тогда подали это так, будто Украина обстреляла Himars’ами колонию, — продолжает Ольга. — Чуть позже мы увидели список погибших и раненых. Мы не понимали, что это за список, ведь откуда им знать, как мы думали, кто точно был ранен и погиб. В списке погибших было имя моего Сергея, и, когда я это увидела, это был самый тяжелый день в моей жизни. В тот момент земля ушла из-под ног, сердце застыло, да так и осталось… Но тогда не было четкого понимания, правда ли это, мы искали подтверждения… Ребята, которые были в других бараках, не могли точно подтвердить гибель, кто-то просто молчал.

Выставляли видео и фото погибших, которые я просматривала, увеличивала и не находила там его. А потом в октябре был обмен телами, переданными именно из Еленовки. Но из-за того, что большинство из них были сгоревшими, не было понятно до конца, кто есть кто. Начали брать ДНК, но это тоже было трудно, потому что большинство тел было в непригодном для этого состоянии. Родственники 54 погибших объединились в чате. Мы все ждали, что ДНК не совпадет. Ведь пока нет совпадения, ты пытаешься придумать какие-то причины, почему это не он. Хотя я видела тело и понимала, что это именно он. Оно было очень обгоревшее, но я узнала. У него рост 1,96 м, а там было не так много высоких. Я верила до последнего, пока не пришло первое подтверждение ДНК…

Месяц назад у нас совпал второй ДНК-тест. Но мы до сих пор Сергея не похоронили. Родителям трудно поверить. Они хотят сдать ДНК еще раз. С одной стороны, я их понимаю, с другой, мне трудно думать о том, что он лежит в морге в мешке, и мы до сих пор с ним не попрощались. Я хожу к нему в морг.

Говорила с его побратимами, которые были в том бараке, с теми, кто пытался Сергея откачать. Мне сказали, что он сразу погиб, что от взрыва ударился головой о койку, и смерть наступила мгновенно. Но даже тогда я думала: может тот, кто мне рассказывал, побежал спасать других, а Сергей в это время пришел в себя…

Потому что оказалось потом, что не все в списках было правильно. Есть те, кто числился в списках раненых, а они умерли, когда их везли в больницу в Донецк. Многие истекли кровью, или у них были такие ранения и ожоги, что они не дожили до больницы, а родственники этого не знали".

Ольга говорит, что теперь важно устроить любимому достойное прощание. Они планируют это сделать летом, когда вернется с военных учений лучший друг Сергея.

"Единственное, что спасает, — когда Сергей мне снится. Единственный момент, когда мы можем будто побыть вместе. На днях мне приснилось, что мы лежим рядом, и я касаюсь его волос, а они у него были такие красивые… И тут у меня звонит будильник…

Последнее сообщение, которое я ему написала: навеки твоя. Он мне написал: конечно, я тоже. Важно понимать сейчас, что есть ребята из того барака, которые выжили, ранены, и о них нет вообще никаких известий. Их никто не видел в колониях, где находились бывшие пленные.

Есть раненые ребята с "Азовстали", которые находятся в плену уже больше года. Мы столкнулись с тем, что международные организации, тот же Красный Крест, который должен был ехать расследовать в Еленовку, закрыли свою миссию. Красный Крест не имеет доступа туда, они постоянно делают вид, что им угрожают и они переживают за жизни своих людей.

Когда случилось то, для чего их и создавали, они оказались не в состоянии делать свою работу. Пока они звонят родственникам и спрашивают, что им известно. Многие родственники передают свои письма через Красный Крест, но ничего не получают в ответ. Некоторые еще с мая прошлого года не получили никаких известий от своих родных, которые в плену".

"Жалею, что не успели родить ребенка"

Оля рассказывает, что они с Сергеем перед вторжением говорили о том, чтобы пожениться, но решили отложить это на после войны.

"Жалею, что не успели родить ребенка, потому что это было бы частицей его здесь, смыслом жизни. Ведь у нас были действительно сказочные отношения, мне невероятно посчастливилось встретить такого человека. Он был уникальным. Он многому меня научил, вдохновил, для меня это идеал мужчины. Я с ним была счастлива каждый день и каждую минуту, иногда не верила, что такой человек любил (хотя мне хочется говорить — любит) меня. Иногда думаю о том, чтобы взять ребенка из приюта или создать приют для детей.

Дети меня очень поддерживали в это время. Когда мы вернулись от Папы Римского, одна четырехлетняя девочка подбежала ко мне и говорит: я знаю, что на нас напали русские, а твой принц в руках дракона, но мы его обязательно спасем… Это было очень трогательно.

Родители детей в моем садике очень меня поддерживали. Ко мне ходит ребенок, чей отец также погиб в бараке в Еленовке. Каждый раз, когда я его вижу, я плачу и думаю: "Почему он будет расти без отца?"

Понимаете, одно дело, если бы Сергей погиб на поле боя, это было бы честью для него. И я хотя бы понимала, почему это произошло. А тут безоружных военных переводят в барак и коварно их убивают, когда они спят. Раньше казалось, что плен — это какая-то гарантия сохранения жизни, даже если бы они вернулись через 5-10 лет.

К сожалению, так не случилось. Но, по крайней мере, у нас были эти два счастливых года вместе".