"Телефон целовали от счастья" — гид по Чернобылю об освобождении зоны отчуждения и ее состоянии сегодня

Об этом "Телеграфу" рассказал руководитель компании "Чернобыль Тур" и соучредитель Волонтерского центра "Чернобыль" Ярослав Емельяненко.

"Зарываться в землю — глупость, но смертельную дозу там уже не получишь"

— Ярослав, что на самом деле за история была с орками в Рыжем лесу?

— Честно говоря, это была наша ИПСО, которая, я считаю, удалась на 100%. Когда Чернобыльскую зону отчуждения оккупировали, отвечающие за эту территорию государственные структуры выехали на запад Украины и "не отсвечивали", не делали никаких заявлений. А среди украинцев поднималась паника. Потому что как только люди на постсоветском пространстве слышат, что что-то горит в Чернобыле, у них на каком-то генетическом уровне поднимается страх. А здесь – военные с оружием.

Нам пришлось выйти в медиапространство. И мы использовали историю с окопами двумя способами: украинцев успокаивали, что загрязнение не может выйти за границу Чернобыльской зоны, а врагов убеждали в смертельной опасности для них. Важно было сломить дух противника.

Мы поддерживали связь с некоторыми сотрудниками оккупированной ЧАЭС. Они время от времени сообщали, что живы. Однажды передали, что в Рыжем лесу орки роют окопы. Мы сначала не поверили, потому что там достаточно высокие уровни радиации. Но с военной точки зрения имело смысл укрепить позиции у развилки дорог.

— Серьезная опасность была?

— Откровенно: если сейчас попасть прямо по четвертому реактору, загрязнение будет локальным, не выйдет даже за пределы десятикилометровой зоны. Топлива в реакторах давно нет, от ЧАЭС осталась бетонная коробка и физически защищенные хранилища отработанного топлива. Но об этом знают только профессионалы.

В Рыжем лесу можно безопасно находиться ограниченное время. Зарываться в землю, куда с каждым дождем смываются и где стабилизируются радионуклиды — это глупость, но смертельную дозу там уже не получишь.

Я распространил информацию об окопах и возможных последствиях для захватчиков. После чего на меня сразу вышли журналисты Национального телемарафона и у меня было по 17 эфиров в день. Мы ездим, волонтерку развозим в брониках, с оружием, и параллельно ты комментируешь что-то в эфире.

Мы говорили, что все орки, которые были на Чернобыльской станции, окопались в Рыжем лесу, вывозят технику украинцев из Ирпеня и Бучи через зону отчуждения, подняли радиоактивную пыль. Все загрязнено, все умрут.

— Честно говоря, тогда эта мысль вдохновляла.

— Но представьте наше удивление, когда белорусы пишут: есть обращение оккупантов в Гомельский центр радиационной медицины со средней и высокой степенью поражения радиацией. Я смотрю на эту информацию и не могу понять, как они смогли получить такие поражения?

Оказывается, они разграбили лабораторию, где находилось сверхсовременное дозиметрическое оборудование и тестовые источники излучения для наладки лабораторных датчиков. Там для исследований хранились и радиоактивные образцы сплава из четвертого реактора. Взрыв тогда превратил бетон, железо, радиоактивные топливные сборки, графитные стержни с элементами реактора в магму. Сейчас она стабилизирована, но в ней до сих пор меняется состав радионуклидов – какие-то распадаются, какие-то образуются. Быть рядом с такими образцами без защиты несколько часов — смерть.

— Зачем они их вывозили?

— Вместе с лабораторным оборудованием. И представьте себе, как это было: чувствительное оборудование вырывали с корнем, как унитаз или стиралку, и бросали в военный транспорт. Нагруженная военная машина могла ехать 3-5 часов. Возможно, орки все это время даже сидели на оборудовании. С такой дозой радиации организм не справится, он просто развалится.

Я с тех пор говорю, что окопы в Рыжем лесу должны быть мемориализованы, как наглядное доказательство первого в мире акта ядерного терроризма. И пример абсолютной глупости. Мы можем их законсервировать и много десятилетий показывать туристам, которые будут лететь из США или Австралии, чтобы увидеть уровень интеллекта россиян.

"Весь период оккупации мы информировали СБУ и Генштаб, где расположился враг"

— Читала, что во время оккупации вы помогали силовым структурам с информацией о передвижении орков по Чернобылю.

— В Чернобыльской зоне есть наши информационные центры для туристов. Там можно получить информацию, приобрести литературу ликвидаторов, дозиметры, карты, выпить кофе или купить сувенир. Когда их еще не было, туристы просто "разносили" Чернобыльскую зону: хотели забрать на память хотя бы какой-нибудь камешек, хотя это категорически запрещено. Так что мы решили дать посетителям цивилизованную альтернативу с необходимыми сервисами.

Эти центры мы оборудовали камерами видеонаблюдения. 24 февраля утром, проснувшись от взрывов, я первым делом посмотрел, все ли спокойно. Затем позвонили из СБУ, где знают о наших камерах, и попросили наблюдать за дорогой – возможно нашествие врага с той стороны. Поэтому мы смотрели, параллельно звонили нашим сотрудникам, живущим под зоной отчуждения, и предлагали переехать в Киев. Они отказались, потому что никто не ожидал оккупации.

Через два часа началось непрерывное движение колонн российской техники через Чернобыльскую зону в сторону Киева — танки, БМП, ракеты, на лафетах — катера, квадроциклы, автомобили.

— Но они расстреливали все, что видели, в первую очередь — камеры.

— Они сразу же отключили электричество и расстреляли камеры на государственном КПП, а наши не заметили. Система видеонаблюдения в инфоцентрах я устанавливал сам и сразу сделал ее автономной, с аккумулятором на несколько суток работы, так как в этом районе были перебои со светом и в мирное время.

Мы решили, что уезжать из Киева никуда не будем. Организовали дежурство наших сотрудников, которые смотрели в камеры и считали технику. В первые дни она шла без остановки. Был момент, когда я ночью смотрю в камеру – картинка стоит. Думаю: все, связь пропала. А оказалось, что их набилось в Иванков столько, что машинами заставили всю трассу, дальше ехать физически не могли. Это было жуткое ощущение, когда нам СМИ и эксперты рассказывали, что все нормально, мы выстоим. А мы сидим, считаем единицы техники – 50, 70, 150, 250… Как это отразить? Казалось, невозможно.

Одновременно мы дежурили у камер наблюдения, передавали силовым структурам информацию и ездили по Киеву в поисках необходимого для наших бойцов – от одежды и продуктов до деталей оружия, лекарств или линз.

— Линзы для оружия или контактные?

— Контактные. В первый день людям раздали оружие, но в очках, оказалось, сильно не постреляешь. Кроме того, у нас было две бронированные машины радиационной разведки БРДМ-2, 1976 и 1984 годов выпуска, участвовавшие в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. В свое время я восстановил их, чтобы показывать туристам особенности работы ликвидаторов.

Один броневик остался на въезде в зону отчуждения, его не успели эвакуировать, а другой несколько лет до этого простоял на ВДНХ. Но это бронированная машина, которая может защитить от взрыва или стрелкового оружия! На первой неделе вторжения я приехал за ним, реанимировал. Месяц он патрулировал улицы Киева, затем уехал под Изюм. Теперь — на фронте.

— Второй броневик орки похитили, когда отступали? Они даже собачьи будки тащили…

— Они его оттащили дальше и обстреляли. Когда произошла деоккупация, звонят по телефону ВСУ: "Слушайте, здесь бросили броник, на нем "Чернобыль Тур" написан. Ваш? Можно мы его заберем?" Говорю: "Конечно, забирайте, пусть хоть какую-нибудь пользу принесет". Но через полчаса еще один звонок: "Знаете, его так разобрали, что мы ничего сделать не можем, один корпус остался!"

— Орки?

— К сожалению, свои. Колеса я с контрразведкой потом нашёл у наших пограничников вместе с приборной панелью и частью двигателя. Мы его сейчас восстанавливаем, ставим новый двигатель, колеса и отправляем на Бахмут. Там, чтобы элементарно довезти еду на позицию, нужен хотя бы минимально бронированный транспорт – обычные автомобили простреливаются навылет.

— Информационные центры уцелели?

– Нет. Я не знаю, то ли россияне узнали о наших серверах видеонаблюдения, то ли что-то другое случилось. Инфоцентр взорвали с противотанкового оружия, но к тому моменту мы уже создали сетку информаторов.

— Из ваших людей, оставшихся в оккупации?

— Из наших сотрудников, наших друзей, знакомых наших знакомых — местных жителей. Люди выходили на нас через Facebook, сообщали о родных, оказавшихся в оккупации, и передавали их контакты. Мы проводили перекрестную проверку и отладили передачу информации. Весь период оккупации мы могли информировать СБУ и Генштаб о том, где расположился враг. Инструктировали людей: если враг стоит очень близко к вашему дому, у вас есть выбор – не говорить нам об этом или сообщить и на пару дней покинуть свой дом, потому что может задеть и вас.

Позже мы нашли людей, которые смогли в объезд российских блокпостов выехать с территории, и у нас появился путь для завоза гуманитарной помощи, в первую очередь – лекарств, ведь там было много людей, нуждавшихся в непрерывном их приеме.

Конечно, как только регион деоккупировали, мы поехали в наш Иванковский район, потому что с некоторыми информаторами у нас долгое время не было связи. К счастью, все наши люди, кто не просто пересиживал оккупацию, а пытался чем-то помочь, остались живы. И психологически после оккупации они оказались в гораздо лучшем состоянии. Враг ведь на захваченной территории сразу вырубил все каналы связи, чтобы создать у людей впечатление, что всюду россия, Киев взят и т.д.

Те люди, с которыми у нас была связь, рисковали своей жизнью, но они все равно выходили на определенную точку на холме, где можно было поймать сигнал мобильного, и передавали нам информацию. А от нас получали короткие новости о происходящем: есть ли зеленые коридоры, что президент не сбежал из страны, что Киев не взяли. Это их поддерживало.

— Что увидели после деоккупации?

— Сначала мы приехали, чтобы привезти гуманитарку и Starlink. Некоторые люди больше месяца не знали, что с родными. Один дедушка хотел связаться с сыном, но считал, что его уже нет – в оккупации расстреляли русские. Набрали номер сына, даю ему телефон, и минутная задержка — он боялся нажать "позвонить". К счастью, оказалось, что сын жив, еще и внук родился за это время. Там потом этот телефон и целовали, и что только не делали.

Мы приезжали со связью, гуманитаркой, едой, лекарством. Но, когда видели наши машины, первый вопрос был: "К нам можно попасть?" Второе: "Где россия, не вернутся ли войска"? Третье: "Дайте связаться с родными!" Главной была информация, и только после этого уже шли вопросы лекарства, еды и т.д.

Мы тогда взяли с сотню адресов людей, с которыми не могли связаться родные. Несколько дней ездили, искали, записывали видео, передавали весточки родным.

"С нашими гарантиями и гидами иностранцы шли на Майдан"

— А зачем вам это было нужно?

— Мы всегда так работали. Когда началась война в 2014 году, например, мы организовали очень дорогие волонтерские туры — по 1000 долларов в день. Но мы не брали эти деньги. Туристы покупали на эту сумму оборудование, броники, мы везли их бесплатно на передовую, и они лично отдавали эти вещи в руки бойцам. Таким образом, мы поддерживали внимание к войне – чтобы фронт не отрывался от гражданской Украины. И чтобы напоминать украинцам и иностранцам, что война продолжается.

Когда начался Майдан, мы водили по нему иностранцев. Это абсолютно некоммерческие проекты, они не о деньгах, а о туризме как инструменте информационного влияния. Российская пропаганда тогда очень активно распространяла информацию, что Майдан – это неадекваты, которые свергли законного царя. Мы сделали для англоязычной аудитории "Майдан Тур", предложили с нашим гидом зайти в палатки, пообщаться с людьми со всей Украины, спросить их лично, зачем они приехали?

По идее, сами бы они на такое не решились, но с нашими гарантиями и гидами, шли и потом на очень большую аудиторию распространяли свой опыт общения.

Когда в 2020 году произошел пожар в Чернобыльской зоне, мы все время были там. Наше государство, к сожалению, неспешно отнеслось к поджогу в центре зоны отчуждения. Шло время, а мы не видели авиации, активного и эффективного тушения пожара. Я же ездил туда сам и по спутникам видел, что площадь пожара увеличивается. Смотрю и понимаю, что выгорит и природа Чернобыльской зоны, и все объекты, которые мы уже шесть лет подаем в ЮНЕСКО, как наше историческое наследие.

Я понимал, что ГСЧС отчитывается "наверх": горит такой-то квадрат, тушим. В таком виде она поднимается в Кабмин — горит, но тушим. Завтра передадут о другом квадрате, потому что этот уже выгорел. Но когда огонь начал подходить к Припяти, я поднял просто истерику в соцсетях. Было тысяч пять репостов, и мы достучались до Офиса Президента. Зеленский пообещал, что будет сделано все необходимое, и действительно собрали пожарных из всех регионов и начали тушить.

Окончательно погасил все дождь, но мы делали, что могли. В Киеве запасались дизельным топливом, везли его для пожарных машин, передали все наши карты Чернобыльской зоны, потому что неместные пожарные не ориентировались на территории, а связи там нет, GPS не используешь.

— Карты какие-то специализированные?

— Мы разработали их вместе с Институтом стратегических исследований в 2014 году. Восстановили из советских карт, актуализировали, нанесли границы разных зон и радиационных уровней. Пожарного привозят: вот горит, туши. А как выстроить стратегию? Куда уйдет огонь? Возможно, где-то надо окопаться, например. Карты помогали оптимизировать этот процесс. Привозили воду, еду в лоточках, потому что очень многие работали там сутки. Обеспечивали усилители мобильной связи, чтобы бригады могли связываться друг с другом.

Параллельно информировали всех о текущем состоянии дел. Потому что гасят неделю, две — и ничего не меняется.

"Ожидаю, что на меня будут выскакивать мутанты. А там — невероятная природа"

— Вы довольно неудобная персона.

— Совершенно неудобная. В кабинетах ко мне относятся с очень большой осторожностью, потому что я очень неравнодушен к Чернобылю и требую от должностных лиц, чтобы они работали так, как должны. Удобно, чтобы никто не замечал, что происходит, где они не справились. А я говорю, как есть.

Мы очень много лет настаивали на необходимости демонстрации всего, что есть в Чернобыле, чтобы люди знали эту историю. Потому что в учебнике истории за 11 класс об этом один абзац. Чтобы иностранцы могли приехать, посмотреть, откуда выезжали ликвидаторы, что они делали, поняли причины и последствия аварии, узнали историю ее ликвидации, что есть сегодня, что будет завтра.

Когда люди приезжают даже просто фото сделать для Instagram на фоне 4 блока, они попадают к нашим гидам, которые рассказывают им подробную историю Чернобыля и подвига ликвидаторов, превращая туристов в послов нашей страны, влюбляя в Чернобыль.

Для них сначала Чернобыль – это трагедия, но интересно, нужно поехать. А возвращаются с совершенно иным пониманием всего, что произошло. С самого начала наша с ликвидатором Сергеем Мирным главная идея создания "Чернобыль Тура" — изменить самовосприятие украинцев из пострадавших от чернобыльской аварии на победителей катастрофы.

— Каким образом вы "заболели" попечительством Чернобыля?

— Я сам – чернобыльский ребенок. Мне было 4 года, когда произошла авария. Это маленький возраст, но я помню страх родителей, не знавших, что делать. Как нас с братом куда-то везли на поезде. Как мы потом проверяли всю пищу на бета-радиацию перед тем, как принять.

Как и все, я знал о Чернобыле только то, что это авария, радиация, рак, ликвидаторы, невыплата пенсий. Эту тему не хотелось затрагивать. Во взрослом возрасте работал тележурналистом, заинтересовался историей Чернобыля и решил поехать туда. Купил одноразовую одежду, дозиметры, респиратор. Переживал, что после этой поездки детей не будет. То есть я был продуктом неинформормированности, как и миллионы наших сограждан. Нас сначала всех сильно испугали, а потом ничего не объяснили.

Нашел в интернете бывших припятчан, они возили в Припять и рассказывали, как жили там когда-то. Заезжаю я, весь упакованный в защиту, в Чернобыльскую зону. Ожидаю, что сейчас на меня будут выскакивать мутанты. А там – невероятная природа. Я первый раз в жизни именно там увидел лосиху с лосенком, которая удивленно смотрела, что это за создание такое из железной коробки выходит.

Организаторы поездки рассказывали, что был такой замечательный город Припять, он развивался, в магазинах здесь при советском союзе было больше всего, чем в Киеве. А сейчас людей переселили, и даже выплат нет. Гиды транслируют эту травму, а я смотрю в окошечко на лошадей Пржевальского, краснокнижных орланов-белохвостов. Смотришь в Припяти на балкон, из которого растет дерево – это история о жизни и преодолении.

В этой поездке был и позитивно настроенный человек — ликвидатор Сергей Мирный. Взрослый, образованный, крепкий мужчина. Приветливый такой. Он и сказал: "Друзья, слушайте, ну сколько можно качать травму? Я здесь был со второго месяца после аварии. Я командир взвода радиационной разведки, проходил там, где не проходил ни один человек. Принимал решение, выселять населенный пункт или нет. Сердце болело, но мы же это сделали! Посмотрите: вы приезжаете в обычной одежде, какая природа вокруг. Это же наша победа!"

Я послушал, и у меня картинка сложилась. Через несколько месяцев мы с ним встретились снова, пообщались и решили, что до людей нужно доносить, что мы не пострадавшие, а победители. Хотя у нас есть те, кто не пережил эту аварию, и те, кто очень пострадал. Как и во всякой войне.

"Нам звонили и говорили, что делаем бизнес на костях"

— Мы создали "Чернобыль Тур", смело соединив в названии Чернобыль и туризм, — продолжает рассказывать Ярослав Емельяненко. – Сначала нам даже звонили и проклинали, что мы на костях делаем бизнес. А мы делали свое. Затем начались международные выставки, конференции, мы смогли донести до Администрации президента, что Чернобыль не такой уж и отрицательный. В 2020 году президент назвал Чернобыль не зоной отчуждения, а Чернобыльской зоной возрождения. Сами съездили, увидели, что это невероятного масштаба памятник несокрушимости людей перед катастрофой, который нужно хранить и рассказывать его историю миру.

И мы хранили. Например, радар "Дуга" (советская радиолокационная станция для раннего обнаружения межконтинентальных баллистических ракет. — Ред.). В 2020 году она внесена в Государственный реестр недвижимых памяток Украины. А мы с 2013 года отбивали ее от "металлистов", которые хотели просто порезать станцию на металл и положить в карман несколько миллионов. Мы сделали официальные туры, чтобы каждый день люди приезжали, фотографировали "Дугу", не давая возможности тихо отрезать какой-нибудь ее кусок. Так мы ее 8 лет продержали, еще и памяткой сделали. Опять же мы некомфортны. Но мы смотрим на перспективу и понимаем, что еще 70 лет ради этой станции будут прилетать люди из США, Германии — как к достопримечательности периода холодной войны США и СССР, чтобы посмотреть, чего они тогда боялись.

"Лес из зоны отчуждения вывозят день и ночь"

— Карты, с которыми заходили российские войска год назад, вам не попадались?

— У них были разные, а после разграбления наших информационных центров и наши карты частично тоже попали к россиянам. К несчастью.

— А если они снова пойдут через Чернобыль?

— Чернобыль очень сильно укреплен, там много уровней защиты, и это не секрет. Зайти так, как они заходили, чисто физически не удастся. Там очень непростой геологический профиль, территория простреливается. Они тогда зашли, потому что никто не ожидал нарушения международных конвенций и правил цивилизованного ведения войны. Повторения не будет. Они не пройдут даже Чернобыльскую зону.

— Как сейчас ваши инфоцентры?

— Как бы вам ответить корректно… Во время оккупации мы ездили туда. Как только вернулась администрация Чернобыльской зоны, она ее закрыла даже для волонтеров, приезжающих к самоселам, военным и даже по запросу военных.

Мы же испугали весь мир окопами в Рыжем лесу. А потом заходят наши военные и говорят: "А мы как?" На следующий день после деоккупации мы ехали в том направлении, встречали колонны военных. Они видели на наших брониках знак радиации и расспрашивали, что и как. Мы объясняли, что нет смысла опасаться. Нам еще и природа помогла: когда были русские, стояла сухая погода, они поднимали пыль и этой пылью дышали. А когда убегали, несколько недель шли дожди и смывали радионуклиды в почву. Когда наши ребята вошли в Чернобыльскую зону, она была почти в том же состоянии, что и до нападения. Но людям нужно это объяснять.

Мы сделали тренинги для военных — как работает радиометр, как правильно вести себя на радиационно загрязненной территории, чтобы не нанести вред здоровью. Написали запрос администрации о волонтерском выезде: по официальному письму от воинской части хотим туда попасть. Они ответили, что не видят такой необходимости и проведут тренинг силами ученых. Провели. Я с очень большим уважением отношусь к их ученым, но проводить измерения и учить — это немного разное. Они сделали для военных пятнадцатиминутный тренинг с дозиметристами. Те сказали: мы только время потратили, непонятно, приезжайте вы. Администрация отказывает.

И, к сожалению, до сих пор все, что находится в Чернобыльской зоне, недостижимо. Причем администрация Чернобыльской зоны некоторых журналистов пускает. А когда люди приезжают снимать фильм о сопротивлении Чернобыльской зоны, им говорят прямо: если волонтеры с вами поедут, мы вас не допустим.

Мы ожидаем доступа в Чернобыль. При этом лесовозы в зону ездят постоянно, пилят лес и каждый вечер штабелями выезжают фуры с лесом.

— Законно ли это?

— Там должны быть просеки по правилам безопасности, на случай пожара. Вот они вроде бы делают эти просеки. Но когда военное время закончится, мы пролетим дроном и посмотрим, просеки ли там или все выпилено. Лес вывозят день и ночь, там работают какие-то ФЛПы, а волонтеров не пускают потому, что они некомфортны — они там что-нибудь увидят.

— Может быть, это запрет военных?

— Военные как раз не имеют ничего против того, чтобы приезжали люди, их укрепления не находятся на наших маршрутах.

"Иностранцы приедут посмотреть, как их поддержка помогла нам выжить и победить"

— Зону нужно показывать, – продолжает Ярослав Емельяненко. – За прошлый год в Киеве побывало около 100 тысяч иностранцев. Это очень мало для обычного сезона, раньше приезжали миллионы. Но это – журналисты, волонтеры, международные наблюдатели. Важно им говорить о нашем сопротивлении, давать общаться с людьми, пережившими оккупацию. И это нельзя откладывать, нужно все сейчас фиксировать в мировой истории.

Очень надеюсь, что Государственное агентство по управлению Чернобыльской зоной переосмыслит все это. Пусть будет доступ вместе с военными. И раньше в зоне отчуждения нельзя было сходить с дорожек, потому что там есть территории с повышенным уровнем радиации. Сейчас там еще и заминировано и россиянами, и нашими для безопасности. Но по дорогам зоны каждый день ездят сотни автомобилей, да и лес вывозят без страха.

Мы хотим продолжать работу над детравматизацией региона.

— Нам после войны придется и многие другие территории детравматизировать.

— Да, сейчас мы можем использовать опыт работы по теме Чернобыля для детравматизации всех пострадавших от войны территорий Украины. Алгоритмы психологической реабилитации, применявшиеся у нас в Чернобыльской зоне с учетом чувствительности темы, сейчас прорабатываются для распространения на другие территории.

Как корректно показывать миру Ирпень, Бучу, когда в одной группе могут быть и приехавший ради фото инстаграмер и родственник человека, который здесь погиб? В чернобыльских турах мы научились это балансировать. Этот алгоритм сложного комплексного туризма, рассказывающий об истории серьезных травматических событий, будет применяться по всей территории Украины.

— А действительно ли стоит показывать туристам такие места нашей боли, как Ирпень и Буча?

— Это наша история. Мы ее не хотели. Не показывать – не вариант, потому что все равно будут ехать. Будут безответственные люди, которые сфотографируются с улыбкой на фоне разбитого дома. А наша задача вместе с государством и частным сектором — разработать алгоритм, который направит этот процесс в правильное русло. Когда будет, с одной стороны, удовлетворено стремление к информации со стороны посетителей, а с другой — будут учитываться чувства людей, потерявших дом, или близкие которых погибли в борьбе за нашу свободу.

— К вам обращаются за помощью?

— Да, мы консультируем частные и государственные структуры, передаем наш более чем 15-летний опыт работы с этой сложной темой. И это не "дарк туризм", мы не приезжаем посмотреть на развалы и трагедию. Мы считаем, что иностранцы должны приезжать, чтобы посмотреть, как их поддержка помогла нам выжить и победить.

Представьте себе, что где-то в Великобритании сидит человек, переживающий за Украину, донатит, видя, что мы боремся изо всех сил против неадекватной страны-агрессора. Они увлекаются нашей историей, смелыми людьми, которые не сдаются. Когда все закончится, эти люди захотят приехать в Украину, познакомиться, пожать руки украинцам, обнять. А мы поблагодарим их за помощь. Это будет победный поствоенный туризм. И он не только о боли, а о Победе, несокрушимом духе украинцев. Это как в Чернобыле – можно приехать, посмотреть на место крушения. А можно приехать, посмотреть на место, где самую масштабную аварию победили люди. Место одно и то же, история одна и та же, посылы — принципиально разные.

— Какие у вас прогнозы по открытию Чернобыльской зоны — оптимистичные, пессимистичные?

— Оптимистичные прогнозы уже не оправдались, потому что Чернобыльскую зону должны были открыть в начале лета. Профессионалы, профессора радиологии говорили, что после весенних дождей радиационная обстановка стабилизируется. Так и случилось: сейчас уровни радиации вернулись к тем, что были до вторжения. Нет причин не допускать туда людей – конечно, в сопровождении. Мы уже год могли бы функционировать, восстанавливаться и рассказывать эту историю всему миру. До сих пор администрация Чернобыльской зоны не решается открыть ее. Почему? Им виднее. Вспомним о лесах. Мы пытаемся как-то разговаривать с ними, но пока безрезультатно. Когда Чернобыльская зона снова откроется, я не могу вам сказать. Может — завтра, может — после Победы.