"Самое страшное – это когда бомба падает на бункер и гибнут побратимы": парамедик "Азова" о войне, плене и возвращении на фронт

Олеся Мельниченко рассказала "Телеграфу" о полке "Азов" и 223 днях российского плена

Даже пребывание в российском плену продолжительностью 223 дня не изменило желание запорожанки Олеси Мельниченко защищать родную страну от российского нашествия. На передовую парамедик полка "Азов" планирует вернуться сразу после того, как восстановит свое здоровье, а пока помогает мужу-военному собрать деньги на автомобиль и рассказывает в соцсетях о погибших побратимах.

"Бойцы "Азова" поразили способностью к самопожертвованию"

"Личная" война для Олеси Мельниченко – юриста и психолога по роду деятельности – началась в 2014-м, как только россия пересекла государственные границы на Донбассе, а украинское войско начало давать отпор. В это время уроженка Запорожья начала волонтерить. Затем взяла шефство над ранеными и больными бойцами на тот момент батальона "Азов".

– Заниматься азовцами меня попросила знакомая, нужно было помогать им с покупкой лекарств, решением бытовых вопросов, а также передавать информацию в подразделение о ходе лечения и состоянии здоровья, – рассказывает Олеся Мельниченко. – Моим первым подопечным – это было 28 января 2015 года – стал паренек с позывным "Мамонт", такой "зеленый", что не передать. У него была травма руки, но когда я начала с ним общаться, он ни разу не пожаловался, что ему больно, ничего не просил. Говорил: "У меня все есть. Просто приезжай, потому что мне в больнице грустно". И это было так не типично, потому что я на тот момент видела уже много разных военных. К тому же, когда ему "сложили" руку, заверил: как только она заживает, вернется на фронт. И вот этой мотивацией, а еще идейностью и способностью к самопожертвованию меня поразили бойцы "Азова". Сейчас, в принципе, таких людей уже много и вне полка, потому что война продолжается уже не первый год и отношение к ней изменилось.

Олеся добавляет, что именно первые впечатления определили ее выбор – идти служить в армию в составе полка "Азов". Решение она приняла весной 2016 года.

- На тот момент я уже была парамедиком, прошла соответствующие курсы, но в "Азове" не было принято брать женщин на боевые выходы, — отмечает Олеся, взявшая себе позывной "Хильд" — так звали валькирию в германо-скандинавской мифологии. – Из этого правила были только редкие исключения, поэтому меня взяли делопроизводителем в медицинскую службу полка. Потом на мне был склад медикаментов, я отвечала за их закупку и распределение, а со временем стала кадровиком в одном из батальонов.

В начале 2022 года запорожанка находилась вместе со своим подразделением на базе "Азова". Кстати, в этом подразделении с 2015 года служил и ее муж Максим, в Урзуфе Донецкой области. Вспоминает, что напряжение витало в воздухе, так что, как обычно у военных, был наготове рюкзак с самыми необходимыми вещами.

- Лично я не думала, что масштаб боевых действий будет настолько большим, но все же мы понимали, что какая-то "движуха" точно будет, — признается Олеся. – 24 февраля проснулась от звуков взрывов, потому что к тому моменту уже бомбили Бердянск, нам через море это было очень слышно. Позвонила по телефону командиру и тот сказал: "Да, съезжаемся и выдвигаемся в Мариуполь". В тот же день мы были на "Азовстали" и находилась там все время, за исключением моментов, когда нужно было доставить раненых в 555-й военный госпиталь. Но 10 марта он уже переместился в бункеры завода.

В это время Олеся исполняла обязанности ротного медика и говорит, что через нее проходило не так много раненых, но их общее количество стремительно росло.

– В госпитале в одном бункере могло быть 100 человек. Попадаешь туда через неделю, а их уже 150, – приводит пример Олеся. – Это при том, что легких раненых там вообще не держали. Бойцам оказывали помощь и они возвращались в подразделения, где о них заботились такие как я, ротные медики: делали перевязки, уколы, давали лекарства. И ты должен быть готов постоянно, потому что заменить тебя было некем. Самым трудным моим "трехсотым" на "Азовстали" был Вадим Габурич ("Вахим"), с нами служила и его жена. Однажды снаряд попал в склад, Вадим спасал оружие, но обстрел продолжался и он получил осколочное ранение, началось внутреннее кровотечение. Когда его занесли в медпункт, молила Бога, чтобы не зашла его жена и не увидела синюшные губы, потому что кровопотеря была колоссальной. Я очень надеялась на чудо, но, к сожалению, шансов у Вадима было очень мало.

Вообще самое страшное – это когда авиабомба падает на бункер, ты понимаешь, что погибают твои побратимы и посестры, но ничем не можешь помочь. Нужно брать себя в руки и продолжать выполнять свою работу – так было до того момента, когда мы получили приказ от военного командования покинуть "Азовсталь". Вот тогда накрыло отчаяние.

"Повторяли, что мы террористы и за это нас должны расстрелять"

Вместе с побратимами из "Азова" и бойцами других подразделений, защищавшими Мариуполь, Олеся Мельниченко попала в руки россиян. На одном из видео, где зафиксирован момент выхода украинских военных с территории завода, запорожанку увидели родные.

– Нам сказали, что будет возможность переправить пакеты с документами на подконтрольную Украине территорию, – вспоминает Олеся. – И я попала в кадр именно в такой момент, когда передаю его россиянину. Кстати, большинство из них смеялись нам в лицо, кричали, что нам не повезло. Затем нас посадили в автобусы и увезли в поселок Еленовка. Там в исправительной колонии ребят разместили в бараках, а девушек – в дисциплинарном изоляторе – отдельном здании с огражденной территорией. В шестиместной камере нас было от 19 до 28 в разное время. Спали на столе, на полу. Кормили совсем плохо, на прогулки выводили иногда только раз в четыре дня, помыться давали раз в 2-3 недели, и не всегда вода при этом была теплой.

Олеся добавляет, что обязательным элементом будней в плену было "общение" с тюремщиками — к насилию в отношении женщин они не прибегали, но давили морально.

- Это были, знаете, такие ленивые допросы. Спрашивали у нас, кем мы были, где находились с начала вторжения, что делали, в каком бункере находились уже на "Азовстали" и т. д. То есть эти днровцы не знали, что именно им надо от нас, – отмечает Олеся. – Но все время повторяли, что мы террористы и за это нас должны расстрелять, называли нацистами, потому что у нас якобы ненависть к живущим на Донбассе из-за русского языка. А ты на них смотришь и говоришь: "Я ведь с вами общаюсь на русском языке. Какая может быть ненависть?" Они отвечали, что это я специально делаю, чтобы их ввести в заблуждение.

Но все бытовые неудобства и необходимость отбиваться от таких словесных нападений надзирателей, по словам Олеси, перевесило наихудшее событие во время плена. Речь идет о теракте, который произошел 28 июля в Еленовке.

– Накануне мы видели в окно, что ребят куда-то переводят, – вспоминает Олеся. – Куда именно, не понимали, потому что это могло быть этапирование, когда одних бойцов перемещают в другие колонии, а оттуда привозят других к нам. Такое уже случалось раньше. Но, как выяснилось, цель была иной. Ночью нас разбудил взрыв, потом слышали — бьется стекло, лопается от высокой температуры шифер, люди умоляют о помощи. Потом еще звучали выстрелы. Днровцы, которые были в то время на посту, безумно радовались, именно поэтому мы стали думать, что это были голоса наших ребят. И наши предположения позже подтвердились… В том бараке погиб мой командир – капитан Сергей Павлюченко ("Броня"), ребята из моего подразделения, бойцы из батальона, в котором я была кадровиком…

В Еленовке Олесю держали до 27 сентября, а в этот день вместе с другими пленными ее перевели в россию, где разместили в одном из следственных изоляторов Таганрога.

- Нас перевозили в грузовике с завязанными глазами и связанными руками, конечно, не сообщая, куда мы направляемся, — отмечает Олеся. – То, что мы за пределами Украины, стало понятно уже на месте, потому что нам выдали робу, а в Еленовке мы находились в собственной одежде, по-другому оформляли документы. Соответственно и отношение стало более жестким, и допросы – настоящими. Фактически россияне просто уточняли информацию об определенных фактах или событиях, то есть они были о них осведомлены и требовали подтверждения. Опровергнуть что-либо было нереально. Да, ты мог попытаться возразить, но они говорили: "Ок" и не фиксировали твои показания, если они шли вразрез с их ожиданиями.

Олеся добавляет, что за все время плена у нее была только единственная возможность связаться с семьей – еще в Еленовке украинцам предложили дать интервью, во время которого можно было позвонить домой. Больше никаких контактов в течение долгих почти восьми месяцев.

"Сделать так, чтобы тех побратимов, которых уже нет, увидели людьми, а не фамилиями в списке"

Надежды на возвращение домой и долгожданную встречу с маленьким сыном, мужем и мамой, а также взаимоподдержка посестер – это то, что поддержало запорожанку долгие месяцы в плену.

- С девушками мы разговаривали о вполне мирных вещах – вкусной еде, книгах, путешествиях, а в Еленовке еще пели вместе гимн Украины, надеялись это сделать, когда будем ехать домой, – вспоминает Олеся. – Но девушки, которые были со мной в камере, все еще в плену. А еще наши песни пела, например, для соседней камеры, где находились старшие женщины, как-то затянула "Песню о матери": "Посіяла людям літа свої, літечка житом, прибрала планету, послала стежкам споришу…" Пела так, что все плакали.

Хотя пленные все время и были в ожидании обмена, россияне ничего не сообщали о том, кто именно будет в очередной партии и когда именно будет возможность вернуться в Украину. Следовательно, очередной приказ "На выход с вещами", который прозвучал для Олеси и нескольких ее сокамерниц в последний день 2022 года, мог означать что угодно.

- Очень хотелось верить, что мы едем домой, но у нас традиционно были завязаны глаза. Поняли, что нас обменяют, только когда уже добрались до границы между россией и Украиной, – отмечает Олеся. – Когда увидела на пункте пропуска билборд с нашим флагом, заплакала. А потом обнимала ребят, которых я не видела очень давно, была безумно рада, что они живы, более или менее целы и что для них этот ад уже закончился. Уже когда мы ехали по нашей территории, водитель автобуса сказал, что можно звонить родным на "Киевстар" — номер этого оператора был у мамы, поэтому первую на свободе я набрала ее. Она сразу все поняла, спросила: "Ты уже в Украине?" Я подтвердила. А уже из Сум, где нам выдали телефоны, карточки, одежду, другие вещи первой необходимости, поговорила с мужем. Кстати, там мы почувствовали, что нас в Украине ждали – совершенно незнакомые люди так радовались твоему возвращению, как будто вы знаете друг друга миллион лет.

Сейчас Олеся, как и остальные освобожденные из плена азовцы, проходят лечение и реабилитацию, потому что из-за постоянного стресса, отсутствия витаминов и малоподвижного образа жизни в заключении обострились старые болезни и добавились новые – в частности, из-за контузии ухудшилось зрение. Однако парамедик уже планирует свое возвращение на фронт.

- С одной стороны, у меня маленький ребенок, которому нужна мать, – говорит Олеся. – С другой, я получила на войне такой опыт, который имеет не так много людей, и это может спасти жизнь кому-то и дать шанс вернуться к своим родным. Я не могу себе позволить осесть дома и сказать: "Все, хватит!" Думаю, что когда-нибудь сын меня поймет. Как говорила моя посестра и сокамерница: "Не каждый ребенок может на уроке истории сказать, что его мама эту историю творила".

Пока передовая для Олеси остается в перспективе, она помогает мужу, воюющему в рядах ВСУ, купить удобную машину для выполнения важных для победы задач. За счет неравнодушных людей уже удалось собрать половину необходимой суммы.

И еще одну важную миссию взяла на себя запорожанка на период восстановления: рассказать о бойцах "Азова". На ее странице в социальных сетях уже появились фото и истории коллеги по медслужбе Даниила Молдавского ("Бурбона"), водителя скорой помощи Дмитрия Кочеткова ("Дейджа"), начальника штаба 2-го батальона Романа Рудницкого ("Лося"), психолога Натальи Луговской ("Ромашки")…

- Знаете, каждый человек, когда долго находится один на один с собой, он о чем-то с собой договаривается, — признается Олеся. – И для меня это было стремление, когда я выйду, сделать так, чтобы тех побратимов, которых уже нет, увидели людьми, а не фамилиями в списке или общими понятиями "азовец" или "военный". Ведь всех тех, о ком я уже написала или буду писать (сейчас пока не могу рассказать о погибших во время теракта в Еленовке, потому что не все тела еще вернули), я знала лично. И они все так разные. Знаете, как снежинки, на вид одинаковые, а когда присматриваешься, каждая из них индивидуальна, неповторима. Вот для меня они такие. Воспоминания о них я держу в своем сердце и стараюсь не забыть, потому что люди умирают, когда о них исчезает память.