Военный врач Илья Луцив: "Люди считают, что контрнаступление — это неделя времени, и мы выиграли"

Боевой медик объяснил, какой ценой даются фронтовые 100 тысяч

Несмотря на явные успехи, над нашей военно-медицинской службой, как и над всей воюющей украинской

армией, нависает серьезная угроза — психологическое истощение спасателей и самих бойцов, которые находятся на "нуле" больше года и которых не спешат сменить их гражданские соотечественники.

Но даже после победы Украину ждет еще одно большое испытание: непростая взаимопритирка тех, кто воевал, и тех, кто всю войну пробыл в тылу. Будет обилие суицидов и конфликтов, предупреждает врач в военной форме.

Сегодняшний собеседник "Телеграфа" — один из самых опытных в стране боевых медиков Илья Луцив (в невоенной жизни — заведующий диагностическим отделением Бориспольской многопрофильной больницы интенсивного лечения).

Он начинал фронтовой путь еще в "далеком" 2015-м на рядовых позициях, а во время широкомасштабного вторжения стал начмедом штурмовой бригады на самом кровавом направлении — под Бахмутом.

Ночь, когда начался ад

– Каким было для вас 24 февраля 2022?

– Я знал, что будет большая война. Правда, ее начала ожидал раньше – с конца января. А потом очень верил в число 22.02.22 – думал, что 22 февраля начнется. За месяц до того я купил мощную винтовку AR-15, а бронежилет и каска у меня были еще с 2015-го.

Меня согласовали на должность командира роты охраны. Ранним утром в первый день военкомат был переполнен. Желающих воевать было достаточно, и роту охраны мы сформировали в тот же день.

Не так все просто вышло на "домашнем фронте". За две недели до 24 февраля отправил детей в Бучач Тернопольской области, откуда я родом. Думаю, все нормально, дети будут там, у жены была заправлена машина. И тут под вечер на 24-е она мне говорит: "У меня для тебя сюрприз. Ночью едем забирать детей с железнодорожного вокзала…" Я в шоке!

Я весь уже был в войне, с женой не очень общался, объяснить ей ситуацию было некогда. Вот она и решила детей с запада Украины обратно забрать — потому что войны "нет"!

— Очень вовремя!

— Теща мне потом призналась, что в последний месяц перед войной вообще думала, что я психически больной и что меня надо лечить: автомат и тысячу патронов купил, детей отправил… В два часа ночи дети были дома в Борисполе… Все уже легли спать, четыре часа утра, я изучал интернет — ничего нет. За 5 минут до 5 утра у меня все-таки получилось уснуть, и в 5:05 прогремели первые взрывы — очень громкие в районе аэропорта "Борисполь". Жена была в шоке, когда я сказал: садитесь в машину (благо детские сумки были собраны), у тебя полчаса, чтобы проскочить мост через Днепр.

Она первой попала на автозаправку, но выехала из Киева только на 4-й или 5-й день, потому что, когда все было готово, стало ясно, что Киев надолго остановится в пробке. Поэтому жена с детьми прятались в больничном подвале, а я занялся формированием роты охраны. Три первых дня войны не спал вообще — а с учетом того, что в ночь на 24-е успел поспать только 10 минут, то и все четыре дня. В первый день, сформировав подразделение, к вечеру мы уже получили автоматы и заняли ключевые высоты по Борисполю — были первым созданным в городе подразделением.

Вскоре, когда враг отошел от столицы, ребят из нашей роты начали забирать на восток. Так я попал в самую крутую бригаду Украины — новосозданный 5-й отдельный штурмовой полк — и возглавил там медицинскую службу.

К концу июля полк уже выехал полностью под Торецк, где мы организовали стабилизационный пункт, который на Бахмутском направлении стал одним из ключевых. И поскольку наша медицинская служба заслужила репутацию одной из лучших в ВСУ, то к нам бойцов со средними и тяжелыми ранениями начали возить все дислоцированные рядом бригады. По состоянию на март в бригаде были одни из самых маленьких потерь в Украине, хотя активно воевали десятый месяц на самом тяжелом направлении.

– От чего это зависит?

— От боевого опыта, прежде всего. На первых боевых выездах всем было страшно, а когда страшно, то и потери растут. А вот когда боец начинает думать, а думает он тогда, когда уже не страшно, а не страшно становится тогда, когда он понимает: да, я могу умереть, но я с этим поделать ничего не могу. Поэтому мне нужно как-то изменить отношение ко всему этому — тогда ты будто переходишь на новый уровень.

То, что отправляют ребят на обучение, — это хорошо, но два дня боев точно заменяют две недели обучения. Поэтому, видимо, и наши потери уменьшались, потому что ребята набрали опыт и знания.

Плюс — правильная организация медицинской службы, которую у нас возглавили люди с боевым опытом еще с 2014—2015 годов и абсолютно самоотверженным отношением к обязанностям, например, начальник эвакуационного отделения с позывным "Капля". Который работал в стабилизационном пункте 24/7, иногда делая двухчасовые перерывы на отдых и душ, и через руки которого с декабря 2022 года по конец февраля этого года прошел как минимум каждый второй раненый в Бахмуте. Сейчас на сайте президента висит петиция о присвоении "Капле" звания Героя Украины.

— Сколько в среднем из десяти раненых возвращаются на фронт, а сколько полностью выбывают?

— Эту статистику можно будет озвучить после войны. Правда, есть люди, которым хронически не везет. Были у нас такие, что пять раз ранены.

— А какие самые частые ранения?

— Акубаротравма, или иначе — контузия. Это общее поражение организма вследствие внезапного, резкого механического воздействия, часто это контузия головного мозга, сотрясение всех частей тела. Оно вызывает и боль в теле, и головную боль, рвоту, головокружение. Но в первую очередь поражается мозг. Барабанные перепонки и весь организм уже дальше. Это, например, когда рядом разорвался снаряд.

— Самому близко эпицентру разрыва приходилось оказываться?

– Приходилось. К примеру, во время битвы за город Майорск по моей машине было несколько прицельных выстрелов из миномета, к счастью, мимо. В другой раз проехал блокпост, а туда ракета попала — взрывной волной моей машине задок подняло, доли секунды только на передних колесах ехать пришлось. Во Часовом Яре чуть не доехал до дома, когда по нему прилетело. Вокруг обломки посыпались, но меня, видно, сам Бог уберег. Потом прилетели два "шахеда", полностью разнеся место, где я спал и где у меня был типа "кабинет", но когда меня уже там не было. Сгорело все…

100 тысяч или "роскошь" спать в трусах дома

— Какие сейчас основные проблемы военной медицины? Что мешает максимально эффективно спасать бойцов в поле боя?

— Истощение военных медиков. И непонимание гражданских медиков, что пора менять тех коллег, которые уже отработали на войне год. Потому что постоянная работа 24/7 очень истощает. Помните, сколько разговоров было о зарплате в сто тысяч?

— Кстати, как медикам платят сейчас?

— Санинструкторам и занимающимся эвакуацией платят 100 тыс. грн, штабным офицерам — уже нет. К январю этого года у меня как начмеда была зарплата около 125 тыс. грн, однако с февраля уже значительно меньше.

Вообще, я почему затронул тему зарплаты в 100 тысяч? Она всем кажется высокой, но я говорил своим гражданским коллегам: посчитайте, пожалуйста, вы получаете зарплату до 20 тыс. грн. За сколько это часов работы? За 168 в месяц. А сколько часов выходит, если люди на фронте реально работают 24/7 без преувеличения! Потому что в любой момент тебя могут сорвать, и ты должен ехать, ты постоянно в напряжении. Все время, когда я был там, я спал одетым и в штанах. Когда приезжал в командировку в Киев дважды, заезжал домой. Лишь там я позволял себе роскошь спать в трусах.

— Если нашу нынешнюю военно-медицинскую службу с натовскими сравнивать — в плане эффективности спасения раненых бойцов, какая выходит картина?

— У нас показатели лучше. Потому что у них до этапа, когда бойцу могут сделать операцию, период более долгий. Даже если вертолетом транспортируют, выходит дольше — потому что у них более серьезная помощь оказывается только на госпитальном этапе. А у нас медики входят в состав воюющей бригады, поэтому у нас могут проводить операцию еще до эвакуации в госпиталь. То есть доступ раненого с "передка" к квалифицированному врачу ближе у нас.

— А если сравнить с врагом? Время от времени приходится слышать, что их уровень военной медицины совсем убогий…

— Где-то к концу 2022 года у них начало появляться что-то типа IFAK-аптечки. До этого у них были только индивидуальный перевязочный пакет (как у меня еще в 2015 году), дезинфицирующий раствор и стандартный жгут. Теперь у них появились правильные кровоостанавливающие средства, турникеты. Но, как сообщает наша разведка и что мы видим с дронов, в основном они своих раненых бросают.

— Просто бросают на поле боя?

— Да. Двоих раненых я сам перевязывал, оказывал помощь пленным. Обгаженные, обписанные…

— Как военные врачи все это психологически выдерживают?

— Все зависит от того, где и кем был человек. Мне легче, потому что у меня всегда жизнь сложная и интересная была: с 2005 года я работал на "скорой", с 2011-го — в приемном отделении, потом два года в COVID-отделении, а там — настоящий трэш. Все это очень тяжело воспринимается, но это должен кто-то делать, поэтому ты это делаешь. Война для медиков неотложных состояний – это как и в гражданской жизни, только с очень высокими рисками. Когда ты приобретаешь опыт, когда уже не первый месяц там, ты просто делаешь свою работу — с поправкой на то, что может что-то произойти. Но для тебя это уже просто работа.

До октября я ежедневно спал на другой точке — у меня был скрученный каремат со спальником, в машину забросил, поехал на новую точку, где видел — бросил, уснул. Потом появилось помещение после евроремонта, но без мебели. Лишь грубый деревянный "стол", сложенный из строительных козлов. Бывает сидишь, заполняешь документацию по движению больных, количеству бойцов раненых, и тут начинается обстрел – ты через окно видишь, что в разных местах взрывается. Первые два месяца бегал в подвал и прятался, третий месяц наблюдал и отодвигался от окна. На пятый месяц – просто смотрел и никак не реагировал. Бахает, ну и что?! Это неправильно, но так работает наш переутомленный мозг.

Выжить, но пожертвовать жизнью

— Большая проблема, о которой начинают говорить, — психологические травмы. Когда закончится война и бойцы вернутся домой, то в обществе, очевидно, резко возрастет количество конфликтов…

— Да будет большое количество суицидов, конфликтов, будет большая проблема у страны. Ты приходишь с войны, семью держишь в голове одну — ту, с которой жил всю жизнь, а по факту твои родные долгое время жили где-то в другом месте, менялись, росли эмоционально и физически; ты долго не видел детей, а дети растут быстро…

По состоянию на сегодняшний день у нас уже много конфликтов. Пример из жизни: В Борисполе женщина плохо припарковалась, военный сделал ей замечание, она ему нахамила, он сказал в шутку: "Я сейчас тебе повестку выпишу". И она давай везде по соцсетям рассказывать, что ходят по городу в форме, лучше бы они на восток ехали! А что было бы, если бы этот боец был немного под алкоголем, но после контузии? Ну возьмет и застрелит. И там была куча комментариев от горожан: мол, какие они м*даки — по городу в форме ходят, а воевать не едут.

А по факту — этот военный в первый день войны мобилизовался, участвовал в боях под Мощуном (село недалеко от Бучи и Гостомеля, где были самые жестокие бои за переправу через реку Ирпень. — Ред.), под Плоским (село в Броварском районе, одной из крайних точек продвижения российских оккупантов к востоку от Киева. — Ред.), на подступах к Борисполю, под Торецком — там у него было крайне тяжелое ранение, он полгода лечился и приехал дослужить в РТЦК. То есть человек все, что мог, отдал обществу, а ему сейчас делают замечания и откровенно хамят.

Я вообще считаю, что судить поведение человека в форме должен только человек в форме. Потому что только человек в форме знает, как другой человек в форме вел себя в той или иной ситуации, насколько он герой или не герой. Только человек в форме будет понимать, почему он сейчас буха́ет — потому что он потерял целый взвод своих товарищей, их разорвало на куски, он эти куски друзей собирал. Поэтому он сейчас сидит и пьет, потому что по-другому не может. А тут ему кто-то из гражданских что-то указывает.

Поэтому общество нужно готовить к терпимости. Ведь военных учат что делать? Убивать. И он максимально эффективен, когда у него первейшая реакция на какой-то непонятный звук – это выстрел в ту сторону. Он эффективный воин, потому что он выжил. Потому что тот, кто раздумывал, мог сюда и не вернуться.

К чему я веду – реабилитационные центры, о которых сейчас все говорят, – это все классно. Но если после победы в город в сотню тысяч жителей будет возвращаться по 100 бойцов в день, а это будет, то какой реабилитационный центр примет такое огромное количество?

Это должна быть активная подготовка населения через СМИ, очень активная. Надо лекции читать об этих вещах, рассказывать в телемарафоне. Людей конкретно нужно готовить к тому, как общаться с военными. Подобная практика, кстати, налажена в США. Человек должен понимать, что боец, который вернулся, он все равно отдал свою жизнь. Хотя он и не умер, но он отдал войне год или два своей жизни.

Я, например, возвращаюсь к себе в больницу, первая реакция коллег — боже, ты наш ангел-хранитель! Ты наш сыночек, ты наш герой! Для меня подобная реакция ожидаема, а для других не совсем. Я в 2015 году уже раз возвращался. Проходит буквально пять минут, и ты уже стоишь за бортом — люди общаются на свои темы между собой, и тебя просто не видят. Это нормально, потому что они жили без тебя все это время, но кто этого не понимает и об этом не задумывается, для него это будет стресс. И он будет агрессировать на этих людей, потому что я вернулся, я ваш герой! Давайте дальше со мной! А у людей своя жизнь.

Потому подобные моменты нужно обсуждать. Больше будем обсуждать – легче будет проходить процесс восстановления общества.

Что поднимает настроение в армии

— Мы пока не знаем, когда война закончится, но насколько чувствуется усталость среди бойцов?

— Я часто общаюсь со своим боевым побратимом, писателем Сергеем Гридиным, который воюет на юге. Он говорит, что гораздо проще было в 2015 году, потому что ты знал, что скоро будет новая волна мобилизации, нам на смену придут новые люди. Сейчас такого понимания нет. Я понимаю, что победа — это не одно наше контрнаступление теперь, а несколько сверхтяжелых контрнаступлений. Но людям забили головы, что победа уже завтра. И многие гражданские, которые раньше очень много помогали волонтерам, сейчас уже не так помогают и только ждут результатов контрнаступления. Люди считают, что контрнаступление – это неделя времени, и мы выиграли. И никто не считает, сколько десятков тысяч жизней это унесет. Я считаю, что в результате контрнаступления смертей будет больше, чем до этого времени.

Сейчас Верховная Рада приняла решение об отпусках военным — это вроде бы немного "отпускает" людей, но это мало что меняет. Мое личное мнение: нужна ротация по принципу полгода-год отвоевал, дальше – 2-3 месяца по домам. А параллельно готовим новую смену. Сейчас наши ребята, хоть и истощенные, держатся, но когда будут возвращаться домой, это истощение скажется: пришел домой, а жена бросила, дети не знают, кто это. То есть так нельзя, чтобы одни постоянно были там, а другие постоянно здесь. Не должен кто-то отдавать все, а другие только говорить, что они донатят. Сначала это работало, но теперь это уже не работает; когда бойцы слишком долго там. Все изменилось. Был классный ролик – отец приезжает домой, дочь бежит ему навстречу, обнимает ее и целует. На самом деле бывает иначе. Отец приезжает, а ребенок ему: типа, кто ты?

Когда детки маленькие, а отца нет по полгода, они не будут так реагировать, как на видеороликах.

Я сейчас пытаюсь вылавливать в соцсетях конфликты, где начинают хамить военнослужащим, чтобы по возможности это улаживать. То есть доносить до коллективного разума, что так поступать не стоит.

Кто-то говорит: если Иван из соседнего парадного буха́л всю жизнь и теперь там, на фронте, буха́ет, то почему я должен его уважать? Тогда я объясняю: если он пошел на передок, то даже если бы он там в хлам нетрезвый сидел, все равно это на пользу обороноспособности. Потому что сбоку полностью адекватные Тарас и Остап уничтожают врага, а вражеский беспилотник летает — и шансы на выживание у Тараса и Остапа увеличиваются в 2 раза за счет Ивана. Звучит цинично, но таковы реалии.

Боюсь, если не проводить контрдействий, то "антиВСУшние" настроения будут нарастать, и у ребят на передке от этого точно энтузиазма не прибавится. Потому что если ты непрерывно там, то читать такую глупость — это не просто тяжело, это буквально "разносит".

Еще одна тревожная тенденция последнего времени: русскоязычные активно начали возвращаться к вопросу русского языка. Мол, "не трогайте нас, нам так удобно, какая разница?!" Была волна украинизации, но все возвращается назад и все достижения стираются.

— Издавна казаки держались не только благодаря сабле, но и благодаря оптимизму. Какие смешные ситуации из фронтовой жизни вспоминаются?

— Они там были постоянно, но что-то конкретное не запомнилось. Без юмора там никак, правда, он там чаще черный. Зато то, что поднимает настроение в армии, – это еда. Было все: ананасы, бананы, клубника, соки прямого отжима, колбаса, шоколад – доставляло государство. И действительно, ситуация со снабжением во многих сферах улучшилась, но это не значит, что можно в тылу забывать о войне, каждый должен продолжать донатить и готовить себя к фронту, потому что враг еще сильный и победить его можно, только когда каждый будет выкладываться по полной и будет готов к защите родного дома!